Сибирские огни, 1987, № 5

Николай делали свое дело: запихивали в вещмешок всю наличную документацию... Все шло строго по плану.' Откуда же взялись фрицы? Да еще с пулеметом? Не пощадили даже своих офицеров. Откуда? Все подступы к штабу плотно перекрыты. Выше того места, откуда летели потом немецкие гранаты, было выставлено боевое охранение. Что случилось? Эта мысль не давала покоя, постепенно обрастая подозрительностью. — Что ты об этом думаешь? — обратился к Николаю. Николай неподвижно лежал на спине над самым обрывом. Не отвечал. Что будем делать? — спросил полушепотом, хотя немцы давно ушли, а мощный рев прибоя заглушил бы и крик. — Уснул, что ли?! — громко и растерянно. Хотел дернуть за воротник, но что-то остановило. Медленно-медленно стягивал рукавицу с правой руки, и рука сама, осторожно скользя по маскировочному халату, по воротнику полушубка, поползла к лицу Николая. Сторожкая, чуткая, она как бы действовала сама собой. И тут же услышал свой хриплый, лишенный живых интонаций голос: — Дрыхнет, как медведь в берлоге! Ни слова тебе, ни полслова! Склонился, посмотрел в упор. Снежинки — даже не заметил, что пошел снег —на лице Николая не таяли. А ведь тогда еще заметил неладное, в тот момент, когда Николай не лег, а как-то неловко повалился на камни. Догадался, но продолжал сам с собой играть в прятки. Из страха остаться совсем одному? Глава вторая. КАПКАН Сидел над обрывом, прислушивался к гулу волн, чувствовал, как ветер выдувает из-под полушубка тепло. Где-то вне его, над ним металась мысль: «Надо выбираться»,— но не могла сдвинуть с места. Стоял перед глазами Николай. Высокий, широкий в плечах, он был по-детски беззащитен. После бессонной ночи посылали долбить мерзлую землю, таскать камни для укреплений; другие находили сотни отговорок, он шел безропотно. На оскорбительную брань не отвечал, только обиженно сопел, привычно тер кончик острого носа. В один из таких моментов Федор увидел его глаза. В них было столько душевной боли и какого-то сострадания, с которым давно не приходилось сталкиваться. Оно не укладывалось в понятие солдатских взаимоотношений. Во взгляде было не зло на обидчиков, а жалость к ним. Незащищенность вызывала двоякое чувство: у одних — сопереживание, у других — агрессивность. Нападали в таких случаях люди слабые, трусливые. Федор не мог это объяснить, но понимал людей. — Ты бы, товарищ сержант, поберег свой пыл для фрицев,— не скрывая издевки, сказал он.— А то опять не в ту сторону побежишь! Все знали, о каком случае идет речь, дружно расхохотались. — Молчать! — крикнул сержант.— Оратор! — Ваше слово, товарищ маузер! — в тон ему продолжил Федор и с многообещающей усмешкой похлопал приклад автомата. Стычка произошла во время обеда. Сержант, подхватив свой котелок, отошел от хохочущих. — Вы тоже хороши! — продолжил Федор, обращаясь к сослуживцам.— Человек грамотный, воспитанный, сносит ваши издевки, вы и рады языки точить. Он...— хотел сказать «маркшейдер», но немецкое слово застряло в горле, а равнозначного русского не подобрал и закончил с вызовом: — Вы их лучше на мне попробуйте, языки свои: я в институтах не учился! Николаю было неловко. Он отвернулся и молчал. Вскоре после этого разговора они оказались в разных подразделениях, встречались редко. Когда же военная служба снова свела вместе, оба поняли, что связывает их нечто большее, чем служба. 5