Сибирские огни, 1987, № 5

ло. Себя обманывать можно только до поры до времени. Куда проще судить о тактической безграмотности офицеров и неоправданных жертвах, чем действовать самому. Многие офицеры учились меньше тебя, а командуют ротами, батальонами. Твой брат с трехклассным образованием — командует батареей. И училище не кончал. А ты из пяти потерял двоих в одном бою. Даже не в бою, а в случайной стычке. А две пятых от батальона — это сколько было бы, доверь его такому, как ты? Глава двадцать девятая. КРОВНОЕ РОДСТВО Потеплело. Исчезло и болезненное ощущение голода, хотя уже давно съел последний сухарь. Перетряхивал свои духовные пожитки. И не мог в них разобраться. Логика — одно, а чувства — другое. Хотя бы такое: почти незнакомая девчонка и... Партия! Кажется, ни сблизить, ни сопоставить их невозможно. А вот поди ж ты, партбилет и фотография девчушки — всегда рядом, в одном кармане. Любовь к Нине — выдумана, принадлежность к партии — выстрадана. Хотя это были страдания особого рода. В сорок втором весной помимо своей воли случайно стал свидетелем разговора политрука Хрусталева с двумя бойцами. Речь шла о вступлении в партию. — Малограмотный я...— канючил один. — Считаю: не заслужил высокой чести! — отказывался другой. «Паленого боитесь?! — подумал вдруг с отвращением,— Шкуры думаете уберечь?! — Потом о политруке: — А ты перед кем бисер мечешь?» Сам удивился: откуда столько злобы к своим же ребятам? Может, обида: с ним о вступлении в партию никто не разговаривал. Был тогда рядовым топографом. Топоразведчики — артиллерийская интеллигенция: самые грамотные. Таковыми и были учитель Минаев и маркшейдер Михаил Шевцов. Они работали со сложными приборами — теодолитом, кипрегелем, мензулой. Менее грамотных больше использовали на подсобных работах. Строили наблюдательные пункты, ячейки для круговой обороны, несли охрану. Третьестепенность поручений и собственного положения казалась унизительной, потому и не выказывал особого прилежания. Стремление к самоутверждению нередко приводило к столкновениям с командирами, из которых ему по уставу не положено было выходить победителем. Но, странное дело, чем больше доставалось от командиров, тем приветливее были к нему однокашники. Получалось так, что через него выплескивалось наружу то, что накапливалось у многих. Сначала это льстило самолюбию: другие боятся сказать о наболевшем, а он не боится. Потом стал замечать, что его исподволь даже готовили к стычкам с командирами. Окончательно убедился в этом при столкновении с начальником штаба дивизиона Евсеевым. Распекая кого-нибудь за действительную или мнимую вину, тот не стеснялся в выражениях. Густой, многоцветный мат стал его главным аргументом. К нему попривыкли, притерпелись. Но после очередного бра терпение лопнуло: — Совсем распоясался! — Будто мы — не люди, а черт знает что! — Да, лает, что твой кобель на кулацком подворье! Глотку заткнуть некому, вот и лает. Как спустит собак в следующий раз, надо всем сообща... На том и порешили. Ждать он себя не заставил. Но обруганный вдоль и поперек сержант только глазами моргал: — Виноват, товарищ старший лейтенант, сделаю! Все сделаю, как надо! Дивился Федор такому повороту дела и злился на труса. Вместе с другими копал он ячейку для наблюдательного пункта. Плотно спрессо- 60