Сибирские огни, 1987, № 5

Глава двадцать восьмая. БЕЗ ВЕСТИ ПРОПАВШИЕ Федор все время почему-то был недоволен собой. Может, потому, что не хватало решимости на последний шаг, на солдатский подвиг? А что героическое можно было совершить в его положении? Да и никто об этом не узнает. Для всех он останется без вести пропавшим. Федор видел их, без вести пропавших. Высота Медведь. Каменный лоб вершины усеян тысячами стреляных гильз, ржавыми осколками мин и снарядов, пустыми дисками от ручного пулемета и автоматов ППШ и — три скелета, кое-где прикрытые полусгнившими кусками зимней одежды. На истлевших шапках — вырезанные из жести консервных банок ржавые звездочки. На голом склоне — десяток скелетов немецких егерей. А сколько нашли свой конец еще ниже, в кустах? Такое видел впервые. Обычно все было наоборот: неоправданно дорогой ценой платили мы за малейший успех, за командирские амбиции. Сколько тысяч взяла одна высота 258,3 — Стальной шлем! А на ней по-прежнему фрицы. Эти трое настоящие герои, хотя для всех они всего лишь — без вести пропавшие. Выцветшие под дождем документы не сохранили даже фамилий. А это они учили воевать малыми силами, переводили войну в новое качество. Но разведчики не могли задержаться, чтобы захоронить останки: надо было срочно уходить. Попали на эту высоту по воле случая. Огневая поддержка их дивизиона нужна была ведущему бои местного значения двадцать четвертому гвардейскому стрелковому полку. С командного пункта артиллеристов не было нужного обзора. Предстояло найти место для передового наблюдательного пункта. — Посмотри здесь! — командир дивизиона майор Зимаков ткнул пальцем в место на карте, где частые, близко расположенные горизонтали указывали на крутизну склонов. Пошли впятером. Расположение частей знали лишь приблизительно. Нанесенные на карту данные устарели. Высота оказалась на нейтральной. В низине столкнулись с немецким взводом. Путь к отходу был отрезан, а силы настолько неравны, что не оставалось шансов на успех. Единственное спасение было на безлесной вершине. Если и не спасение, то бой на равных. Немцы разгадали маневр. Часть преследовала разведчиков, а человек десять бежало к противоположному, более пологому склону. Все зависело от того, кто кого опередит. Оглянулся — двое упали. Не остановился. Подбегая к вершине, метнул на ее обратную, невидимую сторону гранату. Взрыв. Этого хватило, чтобы Фомин и Ерошкин вырвались на взлобок. Федор услышал говор их автоматов, выполз на гребень и увидел отходящих егерей. Сам стрелял по тем, что наседали сзади. Отбились. На приступ фрицы не пошли. Не раз Федор мысленно возвращался к этому эпизоду. Хотелось на себя посмотреть со стороны. Он правильно оценил обстановку и моментально принял единственно правильное решение. А бросок гранаты? Он дал те несколько секунд, которые обеспечили успех! Царенко убит, Ситдыков ранен. В подобной ситуации — потери минимальные. Угрызений совести тогда не испытывал. А сейчас, перед смертью, заворошился червячок сомнения. Пятеро раненых егерей, ни одного убитого. Снова спор с самим собой: «Чего лез, не зная толком обстановки?» — «На карте же было обозначено, что обороняла высоту пехотная рота».— «Обозначено, а ее — не было». — «Кто мог предположить?» — «Ты! Не первый год на войне! Не знал, какая бывает неразбериха?» Чем больше думал, тем яснее чувствовал свою вину. Направь он, как положено, вперед дозорных, не влопались бы. Правда, еще неизвестно, что стало бы с дозорными. Может, и ничего. А так —уже ста­ 59