Сибирские огни, 1987, № 5

— Я — тебе,—- подтвердил Вениамин Абрамович,— Во-первых, прилежный и способный ученик всегда учителю в радость. Во-вторых, ты помог мне вернуться к самому себе, утвердиться в своем призвании... Глава двадцать седьмая. ЛЮБИМАЯ До июня сорок третьего все разведчики в отделении Федора были старше своего командира. Прибыл Сеня Лаптев. Круглолицый вятич родился в двадцать пятом. В мыслях и чувствах его была редчайшая чистота, можно сказать, девственная незамутненность. За это и любил его Федор больше всех. Когда Федор собирался в разведку, Сеня не отходил от него, старался чем-нибудь помочь. В этот раз брали только добровольцев. Сеня шагнул из строя сразу же вслед за Федором, но его не взяли. Он чувствовал себя без вины виноватым. Перед самым выходом, потупившись, сказал: — Если что, товарищ гвардии старший сержант, я напишу Нине...— Ни в коем случае! — Почему? — растерялся Сеня.— Она вас так любит! — Сеня, Сеня,— сказал он снисходительно, хотя Сеня был моложе всего на два года. Но Федор, провоевав этот же срок, чувствовал себя на много лет старше его.— Никто меня не любит! Когда начинались разговоры о женах и подругах, Федор доставал из нагрудного кармана любительскую фотографию, и она шла по рукам. Всех приковывали к себе ироничные, умные глаза молодой красивой девушки, почти подростка. — Такая будет из тебя веревки вить! — шутили ребята. — Посмотрим,— самоуверенно отвечал он,— И мы не лыком шиты. Невинная ложь нужна была для самоутверждения. В бою он действовал уверенно, умел командовать людьми. Когда же заходила речь о любовных делах, терялся. Тут его подчиненные, знавшие все тайны любви — у некоторых были дети,— имели над ним несомненное превосходство. Казалось, теряет в глазах разведчиков весь свой авторитет. Чтобы быть на равных, «вспоминал» свою «многогрешную» жизнь: — За мной тоже увязалась как-то одна. С виду ничего особенного, так себе, пигалица. А как дошло до дела... Никакой пигалицы не было. Если и являлась она, то только в мальчишеском воображении. Да и любовь к Нине была выдуманная. Жила она с родителями в одной квартире со старшим братом Федора Василием. Тот и сфотографировал ее. И было ей тогда не семнадцать, как утверждал Федор, а всего четырнадцать. (Федор приезжал из армии хоронить отца.) Увидел — приглянулась. И трех слов не сказал ей. Что-то тревожное чувствовал, когда она играла на пианино. Вот и вся история горячей любви. Но, пожалуй, и это не совсем правда. С каждым днем его нелегкой и опасной жизни Нина становилась все ближе, дороже. В его мечтах она была бесспорно умна и талантлива. Постепенно обретала новые и новые добродетели. Федор не выдумывал их, открывал. Он часами, особенно во время дежурств на наблюдательном пункте, беседовал с ней о литературе, провожал в театры. Любовно трепал темноволосые головки их детишек. Но никогда не представлял себе ее телесного трепета. В этом было что- то несовместимое с высоким образом. Фотографию Нины всегда носил в нагрудном кармане, рядом с партийным билетом. Вот и сейчас потянулся было к карману, да вспомнил: все оставил комиссару. • .г..: 58