Сибирские огни, 1987, № 5

спустятся в долину, где нет никакого укрытия, и били из орудий. Кант километра полтора перед спуском шел шагом, Федор знал: они на перекрестье немецкой стереотрубы, но не спешил. На спуске конь начинал оглядываться: «Не пора?» Стоило слегка прижать шенкеля, он переходил на аллюр. Кант и Федор хорошо понимали друг друга. Только вылетали из-под огня за спасительный гребень высотки, взмыленный конь снова переходил на шаг, оглядывался на седока, и умные глаза говорили: «Пронесло!» Федор благодарно гладил, охлопывал мокрую шею друга. Всегда с чувством вины вспоминал последнюю поездку. В тот день, как обычно, неторопко приближались к спуску. Тот же стремительный галоп. А впереди — медленно ползущие повозки взвода боепитания. Немцы не могли их не заметить: день был ясный, солнечный. В следующую минуту пронзительный свист вонзился в уши, вздыбилась земля, швырнуло на пепельный ковер ягеля. Пополз в сторону, забился в еле приметную ложбинку. Земля сотрясалась от близких разрывов, свистели осколки над головой, першило в горле от едкого дыма. Обстрел прекратился. Дым долго не рассеивался, ветра не было. Гудела голова, ныла шея. Увидел две разбитые повозки, коробки с патронами, ящики, трупы лошадей. Кант бил передней ногой землю, но приподняться не мог: осколки вспороли живот, у самого седла перебили позвоночник. Федор опустился на колени. В глазах коня — страдание, смертельная тоска и вопрос: «За что?» Он уже все понял. Вытянул шею, прижал голову к земле. На глазах коня — слезы. Конь привык верить своему хозяину, ждал спасения. — Прощай! Когда Федор поднял автомат над его головой, конь покорно закрыл глаза... Послышалось ржание коня. Глухо и долго катилось за горизонтом. Отозвалось эхом, переплелось с далекими взрывами. В симфонию северного сияния вошли аритмичные, диссонирующие звуки артиллерийской канонады. Скоро весь горизонт засветился заревом пожаров. Горело море, тяжелело от грохота и гуда полярное небо. Всякий раз, когда к Мурманску шли караваны английских и американских судов, горело и гудело Баренцево море. Иногда по нескольку часов кряду. И тогда земля казалась особенно надежной, родной. Глава двадцать пятая. НА ВЫСОТЕ УТКА С каждым часом становилось холоднее, стыл мозг. Мысли ворочались холодные и вязкие. Было это совсем недавно. Кажется, в декабре сорок третьего. Пурга не стихала почти неделю. Не было подвоза продуктов. Ходили по проводу от землянки до наблюдательного пункта. Иначе — заметет, закружит. Одно утешение: ни немцы, ни начальство не высунут носа. Вызвали к начальнику штаба. ...Уходили на высоту Утка. Вместе с Федором — два разведчика и два радиста. Задание должны получить на месте. Уходили в непроглядную темь, больше полагаясь на везение, чем на реальные ориентиры Утку он видел только на карте. Она долгое время находилась за пределами сплошной обороны, где по горной тундре ходили только наши и вражеские патрульные отряды. Потом немцы оседлали высоту. Построили мощнейший дот на самой вершине. Высота походила на высокую круглую булку черного хлеба и была начисто лишена какой бы то ни было растительности. Голые камни, ни складок, ни распадков. Где-то у подножия этой высоты — наши: стрелковый батальон и взвод пехотной разведки. К ним и направили артиллеристов. 51