Сибирские огни, 1987, № 5

на хлеб. Вытряхнув из фитилей вместе с карасями и чебаками несколько зелено-золотистых линей и килограммовую щуку, пристали к коноплянику. Маруся выскочила на берег: — Догони! Рванулся за ней, заранее разбросив руки. Догнал быстро. Маруся легко увернулась и, призывно хохоча, побежала назад, к лодке. Настиг. Она резко развернулась, приседая, и острый оголенный локоть ударил в низ живота. Как-то снизу вверх... Лежал покрытый холодным потом на подстилке из Конотопа. Не волновали даже первые поцелуи, которых так долго и томительно ждал. Не трогали слезы Маруси. Так и расстались. «Сколько же мне тогда было?» — спросил себя Федор, как будто сейчас это имело какое-то значение. Тринадцать!.. Как давно это было... Словно в другом веке, а прошло всего семь лет. Было детство, но не будет молодости — впереди только бездна. Упрекнул себя за безволие и мрачные мысли. Но попробуй — выберись. Глава двадцать третья. КОРНИ Хватит воспоминаний. Пора что-то делать. Вбил штык в щель скалы Собрал волю в кулак и снова завис над обрывом. Вглядывался в полумрак. Воды не было видно. Только по размеренным сильным ударам волн можно было определить, что под скалой достаточно глубоко. В нескольких метрах ниже кромки заметил светлую извилистую полосу. Сначала принял за снегом забитую расщелину. Но вот она вздрогнула, качнулась. Догадался: березка. Темные ветви сливались с камнем, виден был только изогнутый, искореженный неистовыми ветрами ствол. Удивила сила жизни, удерживающая ее на отвесной скале. Видимо, глубоко ушли узловатые корни в щели и разломы, чтобы держать дерево на весу, питать его среди голых камней. Что держит тебя? Казалось, без видимой связи вспомнил родную избу. Над кроснами колдует мать. Из-под ее быстрых рук плывет разрисованное сотнями разноцветных геометрических фигур шерстяное полотно на посконной основе. Больше всего красного, голубого и зеленого цветов. Правильные ромбы сплетались в текучий орнамент, переходили один в другой. В этнографических работах вычитал позднее, что некоторые племена при помощи орнамента ведут семейные летописи. Может, в маминых узорах и моя родословная? Если удастся выжить, надо непременно расспросить маму. Мама... Ни у кого в деревне не видел больше таких узоров. Когда в избе появлялись гости, они ахали и неизменно спрашивали: — Где ж ты выучилась? __ Нигде я не училась,— степенно отвечала мама,—Матка ткала, и я тку. Может, от бабки. Мастерица, говорят, была. — Нешто эту красотищу на подстилки пустишь? — Куды ж еще! — Жалко! Красота какая! — И мне нравится,— соглашалась мать. Бабкины, минские узоры. Пока ткешь, всю родину вспомянешь. Будто в гостях побывала. Услышал стук кросен. Постепенно он перешел в стрекот жатки- самосброски. Косили с отцом самую дальнюю полосу ржи. Припозднились. Домой возвращались верхами, уже при луне. Все в ее свете становилось таинственным, загадочным. И лес, и просека, и гнилой пень. 49