Сибирские огни, 1987, № 5

Только сделать это оказалось непросто: отяжелели, не слушались ноги. Приходилось наклоняться и переставлять то одну, то другую руками. Шесть часов потратил на эту дорогу. Комиссар был вне себя: — Тебя за смертью посылать! В тыл шастал? — Шел к вам... — Шесть часов?! Еще и врать? Кругом! Федор повернулся. Чтобы не упасть, схватился за столб. Невысокий порожек землянки стал непреодолимым препятствием. Пришлось и здесь прибегнуть к испытанному приему: приподнять руками правую ногу, а потом, ухватившись за косяк, вытянуть левую. Комиссар все понял:— Давно так? — Второй месяц. — Где санчасть полка, знаешь? — Знаю. — Отнеси главврачу записку. Передай прямо в руки. На батарею вернулся глубокой ночью. С двумя бутылками рыбьего жира. Дорогой несколько раз прикладывался и пил по маленькому глоточку. И казался жир таким вкусным, что стоило немалых усилий, чтобы не нарушить строжайший приказ доктора: пить только по одной столовой ложке перед едой. Это было незаменимое лекарство. Чувствовал, как с каждым днем прибывали силы. Ощутил жажду деятельности. Проводил беседы, политинформации. И все равно скучал по взводу управления. Привык видеть перед собой противника, его окопы, знать, что происходит вокруг. Огневая батарея находилась в трех километрах от переднего края. Куда стреляли, не видели. К тому же он даже во время самых, по его мнению, ярких бесед не видел на лицах бойцов желаемой реакции, злился на самого себя. Смутно понимал: что-то не так. И не знал — что. Как-то рассказывал о сырьевых ресурсах гитлеровской Германии» Убийственные цифры сыпались с языка. Сам искренне верил в правдивость сказанного. С выражением прочитал помещенное в дивизионной газете стихотворение о голодных немцах, которые и «кашу едят с гуталином». Лица бойцов были непроницаемы. Никаких эмоций. Будто слушали не его горячую речь, а отбывали повинность. А наводчик первого орудия Сережа Воропаев, не дожидаясь разрешения, встал и вышел из землянки. Сережу любили все. Было за что. Он был виртуозом в своем деле, а храбрость его не имела предела. Это еще раз доказала недавняя артиллерийская дуэль с немецкой батареей. Вражеские снаряды рвались у самых капониров, люди задыхались в дыму, падали замертво со снарядами в руках. Сережа будто не видел этого, действовал спокойно, уверенно, четко. Дуэль была выиграна, и руководивший ею лейтенант Игнатьев специально приезжал на огневую, чтобы поблагодарить Сергея. Федору тоже предстояла дуэль с Сережей. Понимал, что будет не из легких, но отступать не хотел. Сергей сидел на берегу озера, без рубахи, подставляя спину слабым лучам солнца. Спину вдоль и поперек изрезали рваные рубцы, смуглая кожа обтягивала выпирающие ребра. Приготовленные Федором слова потеряли свою убедительность, никак не сходили с языка. Первым заговорил Сергей: — Садись, замполит,— до сих пор никто к нему на «ты» не обращался, но это не удивило, не обидело.— Зачем пришел, знаю. Что хочешь сказать — тоже. Не трудись. Меня и не такие пытались пугать. Только видишь: я уже пуганый! Лучше ответь мне... Не перебивай. Ты целый час нес ахинею, я тебя не перебивал. Ответь. Только честно: ты веришь в то, что говорил? — Конечно, верю! — Тогда извини, я ошибся! 45