Сибирские огни, 1987, № 5

Неторопливо — куда спешить? — восстанавливал цепочку событий. Прижавшись друг к другу, всю ночь сидели в расщелине. То один, то другой кемарил. Страха не было: впереди, у подножия высоты,— пехота. Сначала фрицы столкнутся с ней, а уж потом... Ждали рассвета. Пришел густой, липкий молочно-серый туман. В двух шагах ничего не видно. Напряженно слушали. Ушел Маршалкин, когда туман стал медленно стекать в низины, оголяя гребни высот. Опасность внезапного нападения миновала. Маршалкин потому и ушел. Ты расслабился и уснул. Конечно, уснул. Сонному и час может показаться мгновением. Разбудил скрежет немецких ботинок. Смотрел, оцепенев от страха, как из тумана появилась непомерно огромная голова в каске, затем — многометровая фигура с автоматом на груди и, наконец, — огромные кованые ботинки. Долго не мог понять: снится это или происходит наяву. Немцы двигались гуськом. Выныривали из тумана и, перевалив освещенный восходящим солнцем гребень отрога, снова ныряли в туман. Первое, что мелькнуло в темном еще сознании, было: «Как же пехота? Пропустили?!» Только потом — о себе: «А ты для чего поставлен?» Удобное гнездышко было рассчитано на стрельбу вперед, немцы шли сбоку. Чтобы стрелять, надо выбраться наружу. Пока выбирался, немцы оказались уже на северном склоне. К счастью, туман здесь был редким, плавал бледными облачками. Насчитал человек сорок. Двигались в сторону штабов дивизиона и стрелкового полка. Остановились. Офицер машет рукой, отдает приказания группам. До штабов — метров триста. «Пропустил!» — липкий холодный пот, горячечное бездумье. Действовал за него кто-то другой. Этот «кто-то» прижался поплотнее к серому, мокрому от росы и тумана камню, утвердил ножки ручного пулемета Дегтярева, неторопливо, словно на учебном поле, совместил прорезь, мушку, фрицев. Пулемет заработал сам собой. Заливисто, звонко. Прыгал, стараясь вырваться из рук. Бывшие великаны стали маленькими пигмеями. Падали, падали на каменистую землю. Пулемета в затылок явно не ждали, метались. Пулемет замолк. Долго не мог понять, почему. Сообразив, быстро сменил пустой диск. Ждала новая неожиданность. Немцы, которых он так удачно «скосил», вскакивали и бежали в его сторону. Лишь несколько темных фигур остались лежать. Дальше действовал почти автоматически. Пустой диск выкинут, на его место — другой, снова запальчивая дрожь пулемета. Немцы уже не бегут, а перебегают от одного камня к другому. В считанные секунды — не успеешь прицелиться. Ползут, используя складки местности. Остался один диск. Рвануть бы к своим, к наблюдательному пункту! Бежать, когда в ста метрах автоматчики,— бежать за смертью. Последний диск отсчитывал последние патроны. Мысли вертелись вокруг гранат. Но когда пулемет смолк, они не потребовались: немцы убегали под прикрытие тумана в низину, а от штабного отрога рокотало русское «ура!» Радости не испытывал. Казалось, другой, настоящий боец на его месте одним диском перестрелял всех фрицев. Он же выфурил полных четыре, а лежало каких-то семь трупов. Навалилась усталость. Забрался в свое гнездышко и мгновенно уснул. Опыт дальнейших боев подтвердил, что в сложившейся тогда обстановке действовал верно. Случалось потом, применял даже к себе переделанную в те дни на новый лад пословицу: «И один в поле — воин!» Вернувшись к штабу, ожидал если не поздравлений, то во всяком случае одобрения. Ни того, ни другого не было. Никто его просто не замечал. Из рассказов бойцов и командиров узнавал, как они лихо отбили атаку эсэсовской — это они узнали из документов убитых — 36