Сибирские огни, 1987, № 5

только широко разбросанные небольшие камни. Панко шел в полный рост, махая над головой солдатским полотенцем. Не думая ни о чем, прижал к щеке ложе автомата. Тут же понял: поздно, не достанет. Чуть не застонал от бессилия. Не сразу заметил, что Нанко безоружный. Его винтовка лежала в каких-нибудь десяти метрах. Все остальное было, как в тумане. Видел только прорезь винтовки, мушку, затылок. Метров триста не дойдя до немецких траншей, Панко вздрогнул и повалился на спину возле небольшого камня. Заработали немецкие пулеметы, им ответили наши. Скорее за гребень, подальше от немцев! Страха не было, жила в нем слепая вера в неуязвимость. Страх пришел с вопросом: «Как докажешь, что убил предателя?» Брел к командному пункту, еле волоча отяжелевшие вдруг ноги. Что скажет в штабе, не знал. На командном пункте были чужие люди. Дивизион перебросили на другой участок обороны. Нашел своих только на следующий день. В пути решил сказать, что Панко ранило. Ложь во спасение не казалась запретной. Но никто ни о чем не спросил. При тех потерях и той неразберихе, что были в первые месяцы войны, терялись не то, что отдельные бойцы, целые подразделения. Но забыть ничего не мог. Часто видел: вздрогнул и рухнул на спину Панко. Не раз отстреливался от наседающих фрицев, ходил в атаки, видел тысячи убитых и раненых наших и немцев. Все как на войне. Легко забывал. Затылок Панко забыть не мог. Глава шестнадцатая. ПРОВЕРКА Вскоре после случившегося попал под обстрел ровного миномета. Голову сунул в небольшую воронку, ноги —наверху. Осколок и ударил в ступню. Ступая на пятку, добежал до окопа. Телефонист вырвал плоскогубцами торчавший из подошвы осколок. Ранка была не сквозная. Набили белым стрептоцидом, забинтовали ногу — и в сапог, пока не распухла. В санбат не пошел: какое там ранение? Смешно! А ходить все-таки мешало. Поручили пока возить почту. Дали Канта, доброго темно-серого, почти чалого коня. Дострелил его сам, тяжело раненного. Получил неказистую рыжую кобылку. Ее не любил. Нога давно зажила, а поясница по-прежнему болела. И Федор научился хитрить. Задерживался в долине, в березнике, чтобы приехать попозднее, не попасть на земляные и каменные работы. Как-то в начале сентября привязал Рыжуху, вытянулся на мягкой подстилке осеннего березняка. Боль в пояснице затухала, прокатываясь теплыми волнами. Это вопринималось почти как наслаждение. Закрыл глаза. Когда боль окончательно улеглась, встал. Рыжуху повел в поводу. Обогнул высотку. Осталось подняться метров пятьдесят и — штаб дивизиона. На взгорке встретил капитана, уполномоченного «смерш». Видел его прежде, но общаться не доводилось. Заговорил он спокойно, даже ласково, а наружу пробивались металлические нотки. Это и насторожило Федора: как будто подкрадывается. Как всегда в опасную минуту, Федор был предельно сосредоточен и осторожен. Больше часа запанибрата беседовал капитан. «Неспроста распинаешься»,— думал Федор. Занятия в сельском драмкружке помогали ему вполне натурально играть роль недотепы. Играть играл, а тревога нарастала. Ссылаясь на обязанности почтальона, попросил разрешения уйти. — Иди,— подал руку. Это была не рука, а железные клещи, и Федор увидел сквозь его улыбку оскал.— Где Панко? Сразу взмокший Федор опустился на землю. Капитан рядом. — Вот так-то лучше, артист погорелого театра! Выкладывай! Федору нечего было скрывать. Рассказал подробно, но особист, по всему чувствовалось, не поверил. — Кобылу оставь. Раздай почту и — сюда. Арш! 2 Сибирские огни № 5 33