Сибирские огни, 1987, № 5

понятно. Непонятным было лишь — чтб он хотел сказать. Федор левой рукой показал на уши, и рука с пистолетом опустилась. Показал на правую руку и спросил: — Как пройти в санбат? — Ложись! — явственно услышал и понял первое слово.— Стреляй!.. Левой стреляй! Опустился на камень рядом с лейтенантом, начал стрелять. Сразу полегчало. Кончились неизвестность, заячьи петли под перекрестным огнем. Бежал в атаку, кричал «ура», стрелял. В кого стрелял, не видел, просто стрелял вместе со всеми. По-прежнему было темно. Временами накатывалась тошнота от боли в пояснице. Одна из атак занесла их на огневую шестой батареи. Снова увидел тело Синицына. За две недели перед войной они сфотографировались вместе. Плечо к плечу, острие оголенного клинка — у носка левого сапога. Лихо! Глава тринадцатая. СЛУХИ И ТОЛКИ Переход от сна к бодрствованию ничего не изменил. Во сне ныли от холода руки и ноги, немели от усталости. Надо согреться. Прыгал с ноги на ногу, бил кулак о кулак — не помогало. Так бывало и раньше. Не срабатывает в мозгу какой-то клапан, что ли? Состояние такое могло длиться часами, даже сутками. Было только одно средство избавиться от него — думать о самом хорошем, дорогом, волнующем. Думать до тех пор, пока не забудешь про холод. Тогда и сработает внутренний переключатель, организм обретет силы самозащиты. Какое тепло стояло в первые дни войны! Солнце светило круглые сутки. Повсюду — мягкая моховая подстилка. Где привалился, там тебе и постель с периной и мягким одеялом. Проваливаешься в сладкое никуда и через час-другой — что новорожденный. Не понимал тогда нехитрого солдатского счастья! Поспать, не ворочаясь, не шевеля руками и ногами, легко сбросить усталость. Хотя давила постоянная выматывающая душу тревога. Ее добавляла каждая новая газета. Читая сухо-официальные сводки Совинформбюро об очередном тактическом маневре со сдачей крупных городов и целых союзных республик, завидовал малограмотным бойцам, которые не знали географии и не могли понять до конца страшный смысл этих сообщений. Для них звучал, не теряя силы, лозунг: «Будем бить врага на его же территории!» К тому и основания были. Сумела же их неполная по составу дивизия остановить целую армию отборного немецкого воинства. Отступили всего на двадцать-тридцать километров. А часть границы на левом фланге — наша. И в Долине смерти положили фрицев — дай бог сколько! Только захоронили больше тысячи... Федору не повезло: он любил и неплохо знал географию. Это знание обжигало и обескураживало. Неотступно мучил вопрос: зачем ссылаются на кутузовский опыт отступления? Остается не старая Смоленская дорога, а сотни городов с заводами, фабриками, людьми... Не раз приходилось слышать недоуменные вопросы, горькие реплики: — Нет, ты мне скажи, ты — человек грамотный: какому дураку пришло в голову строить аэродром возле самой границы? — Дураки аэродромы не проектируют. — Кумекаешь! И мы так думаем. А строили, сам видел. Вот я и говорю: предательство! — А склады? Снаряжения и продовольствия хватит четырнадцатой армии на пять лет! Где они? Там же, у границы. Видел, как горели... В другом месте слышался шепот: — Журба со всем штабом сдался. К немцам прямо в машине поехал! 29