Сибирские огни, 1987, № 5

ми приходили самые недовольные теперешними порядками. Начинались долгие споры. Федя мало что понимал в них, но, затаив дыхание, слушал, свесив голову с полатей. Говорили про Рыкова, Троцкого, Бухарина, а еще — о крестьянском восстании возле Каинска... — Надо было и нам подсоблять! Может, оно и пошло бы... — Не, не пошло бы,— вяло возражал отец.— Я уже насмотрелся. Не! — Не! Не! — горячился сват Андрей.— В штаны б не наклали, подмодули — конешно, пошло бы, а там, глядишь, и хранцузы с немцами подсобили! — Подсобят! — говорил отец, только уже со злом.— Штоб хомут скинуть, та ярмо надеть! Не, мужики, задарма воны шагу не ступят. Я гнул спину на ляшского пана, ведаю, почем фунт лиха... Яка ни на есть власть, а своя! По мне свои беспорадки лучше чужих порадков. — Мало тебя по Нарыму гоняли! — вскочил Андрей. Цепкая память сохранила мельчайшие детали этого разговора и не раз возвращала к нему. Особенно когда немцы разместили в Финляндии свои дивизии, когда потом перли напролом у Западной Лицы в первые дни войны. Глава одиннадцатая. ПОЛКОВАЯ ШКОЛА Непросто лежать неподвижно на продутом всеми ветрами камне. Пошевелился, перевернулся. Холод пополз по невидимым щелкам, выстудил одну часть тела, другую. Зябко передернул спину. Исподволь началась мелкая дрожь. Прыгал, хлопал руками, приседал, давал на минуту расслабиться мышцам, снова приседал и прыгал. Тепло не приходило. И холодом дышала память. Зима перед войной. Над стремительной горной речкой— двухэтажное деревянное здание полковой школы артиллерийского полка. Выше по склону горы — конюшня. А за ней, на семи ветрах,— открытая коновязь. — Снять шинели! Снять ремни и перчатки! Железо скребницы обжигает пальцы, холодный ветер врывается под гимнастерку. С головой в работу. Щетка против шерсти коня, по шерсти, о скребницу, снова — против шерсти. Мокрая от пота рубашка леденит спину. Скорей, скорей! Легкие вдыхают не воздух — патефонные иголки. Нависшая над поселком гора Юкспор темнеет. Снежная круговерть косматит ее безлесую вершину, ураганный ветер пытается свалить с ног. И так ежедневно. Два часа перед завтраком, два — перед обедом, полчаса перед ужином. Конюшня — вместо мертвого часа, конюшня — вместо выходных. Бесконечные проверки лошадей на чистоту. Длинный промерзший коридор полковой школы. С торцов здания — туалеты с выгребными ямами. Около них толпились курсанты. Курили, зубоскалили. Федор никогда не курил, стоял за компанию. Когда подлетел полный служебного рвения старшина Баранов, все бросились врассыпную. Федору незачем было прятаться, хитрить: не разбрасывал окурки, не заплевывал пол. Но его независимый вид только взъярил старшину. — Убрать туалет! — сунул в руки метлу. — Я не сорил! — Убрать оба туалета! — Я вообще некурящий! — Пять суток пол мыть! После отбоя! Камни обледенели на всем спуске к реке, не за что зацепиться. А без воды полы не вымоешь. Сорвешься — поминай как звали! Все-таки добрался, зачерпнул из пенистого потока ледяной воды, принес. Еще и еще раз повторил маршрут. На промерзшем полу коридора вода засты- 25