Сибирские огни, 1987, № 5

когда проводили мы Іимофея Максимовича в его последний путь. Но вот она, новая книга. Вот он, голос нашего земляка, с его неповторимыми интонациями и оборотами, — поэт и посмертно продолжает свою работу волшебника слова... Книга стихотворений «Лебедушка» — последний сборник, подготовленный к печати самим автором. Помню, как скрупулезно, дотошно обговаривал Тимофей Максимович все «детали»; как с детской непосредственностью выбирал название — из многих, а когда их осталось два — «Черемуха» и «Лебедушка», мы остановились все-таки на втором! Кто из нас знал тогда, что название будущей книги станет в какой-то степени символичным — «лебединая песня»! Повторяю, эти заметки — не рецензия в привычном смысле, но все-таки перелистаем хотя бы отдельные страницы книги Замечу при этом, что книги нашего земляка давно разошлись миллионными тиражами, о его стихах писалось множество рецензий, но разговор о творчестве Т. Белозерова далеко не окончен, вот и в новой книге постоянно встречаешься с «незамеченными» дотоле образцами. Какой-то пронзительной сказкой и былью одновременно потрясает стихотворение о кукле (такой, казалось бы, «заигранный» сюжет!); В глухой деревушке, над речкой в лесах, В бревенчатом рубленом доме Красавица кукла с печалью в глазах Стояла в оконном проеме. Смотрела в поля на веселых коней И видела город в наряде огней, И видела кукла большой магазин, Где грустная, словно в неволе, Стояла матрешка в одной из витрин И видела речку и поле... При чтении этой миниатюры вспоминается фантастический лермонтовский «ход» («В полдневный жар в долине Дагестана...»): при некоторой схожести приема — ощущение в о л ш е б с т в а поэзии! И вдобавок, щемит твое сердце о несбыточном, о несбывшемся — при чтении, при перечитывании этих десяти (всего-то!) строк. Разве только детская это поэзия?! И как тут не вспомнить слова Чехова, которые, думается, уместно воспроизвести именно в разговоре о стихах Белозерова: «Детям надо давать только то, что годится и для взрослых». А вот — целомудренная, акварельная прозрачность осенней картины, даже наброска, как покажется на первый взгляд: Подморозило речку и луг, Дремлет озимь, от снега седая. Позже всех улетает на юг Лебедей белокрылая стая. По-над озером сделали круг, Поднялись над вершинами елей, В шуме крыльев их — шорохи вьюг И дыхание близких метелей... Но, согласитесь, описание этого чувства, когда человек ощущает рождение новой поры в чертах уходящего мига, произведено так просто, ненавязчиво и в то же время так тонко, изящно, что слова воистину материализуются в живую плоть природы, совершающей свой извечный круговорот. И это уже гораздо больше, чем просто стихи, чем просто слова. Раскрываю еще одну страницу и — буквально ошеломлен какой-то брейгелев- ской контрастностью картины, рисующей воронов «на крутой горе»: Заслонишь от солнца очи — Среди бела дня Копошится ворох ночи. Ворох воронья. Но, как и в жизни, рядом с грустным и тревожным соседствует веселое и озорное: через несколько страниц попадается стихотворение «Туман в тайге». Скорее, это яркая придумка, полусказка о том, как некий Обман принес в рюкзаке Туман, «а на дне карманчиков — маленьких туманчиков». Что из всего этого получилось, говорить не буду, — возьмите книгу и прочитайте. Скажу только, завершается эта история таким образом, что невольно вспоминается мудрый пушкинский девиз: «Сказка ложь, да в ней намек!» И прекрасно, что взрослому вспомнится эта сентенция, а у ребенка при чтении, возможно, впервые шевельнется мысль о добре и зле, об их извечной борьбе, о том, что зло никогда не родит добро. И вот эти первые уроки, полученные при чтении образного стихотворного слова, — не станут ли они основой, фундаментом в дальнейшем созревании души будущего гражданина? Во всяком случае, такая возможность не исключена и даже, верится, очевидна. И за это, только за это — спасибо поэту. ...Одна из страниц «Лебедушки» особенно трудно преодолевается при чтении — прочитав эти строки, вновь и вновь возвращаешься к ним: да, поэт в предчувствии своего ухода с величавой и сдержанной печалью говорит о неминуемом, которое случится и с ним: На березу, на рябину Налюбуюсь я и сгину. Стану солнечным, воздушным. Как над лесом облака. Безмятежным и послушным Дуновенью ветерка, — Стану тем, чем в мире жил. Чем на свете Дорожил. Но не безысходное чувство рождает это поистине сильное стихотворение — при размышлении о словах поэта вспоминаются и другие строки — они принадлежат Твардовскому: Ты дура, смерть: грозишься людям Своей бездонной пустотой, А мы условились, что будем И за твоею жить чертой... Да, человек не вечен; да, путь его очерчен временным диапазоном, но все-таки велика и прекрасна она — жизнь, дающая 173