Сибирские огни, 1987, № 5

лад якутского народа. Эту атмосферу отличают неуравновешенность, «взорванномъ» психологического мира, грозовое предчувствие коренных социальных перемен. Вот почему окружающая действительность в поэзии Кулаковского выглядит как бы ломающейся, встающей на дыбы. Это само дыхание времени. Вот как пишет якутский гуманист сцену вторжения в заповедные таежные дебри приобретателя- хищника, человека «с белым, гладким лицом, сладким говорком»: «...Темные леса изрубили в щепки, белые, как снежный сугроб, защищающие девственные леса превратили в угли, развеяли по земле золой». Кажется, поэт брал то, что попадается под руку, лишь бы скорее выразить свою мятущуюся душу, сорванную с места и лишенную привычной опоры. В этом — свой поэтический смысл: когда сердце захлестнуто негодованием, нет сил на то, чтобы сдержать внутреннее напряжение, — так и возникает косноязычие, изломанность ритма и прерывистость дыхания. Масштабность поэтического мышления позволила Кулаковскому создать широчайшую картину социально-исторических потрясений в жизни якутского народа начала XX века. Свидетельство тому — самое главное центральное произведение поэта — его поэма «Сновидения шамана». Главный ее герой с высоты смотрит на планету и, проникая мыслью в глубь современных духовных проблем своего народа, видит ту опасность, которую несет ему капитализм. Это зло, полагает шаман, лежит в основе культа права сильного. И чтобы уцелеть и выстоять, якутскому народу необходимо освобождаться от суеверия, темноты, патриархальной замкнутости. Иначе Якутии, так же, как и всему миру, «от страстей погибель придет, оскудеет от похоти род, отпрысков вожделенье сгрызет». Поэтические прозрения Кулаковского и сегодня не потеряли своей значимости, особенно когда они касаются проблемы «человек — природа». Человек в его поэме — «наделенный умом, чревоугодник, бахвал ненасытный» показан в обличительном свете. «По уму. — размышляешь ты, — Под солнцем, чей пыл бел, Мне равного не найти». Многоразличье наук постиг, От спеси раздулся ты. Объят гордыней, хвастун. Этим человеком «забыт всевышних и вездесущных закон», закон преклонения перед таинством природы. Новые мотивы в творчество Алексея Кулаковского внесла Октябрьская социалистическая революция. Все явственнее в голосе поэта радостные ноты, которые отражают состояние народного духа, характер перемен в жизни якутов. Вот символическая картина наступления лета: Черным временем злым Чрезвычайно долго была Сдавлена жизни страсть. Свободно звучит теперь: Студеной длинной зимой Связана сила была, Раздольно она Проявилась теперь. А в стихотворении «Армия снежно-ледяной, страны» поэт заявляет: «Если бы не Красная Армия, если б не власть Советская, если б не партия Ленина», якутам «трудиться бы беспросветно, рабами бы им погибнуть». В книгу вошла и избранная проза поэта. В статье «Главнейшие достоинства поэзии Пушкина» якутский просветитель отмечает в поэтическом мировосприятии своего великого учителя «умение подмечать хорошие черты там, где меньше всего нужно было ожидать этого. Выводит ли он, например, какого-нибудь злодея — он указывает в нем хорошие качества, основные, но заглушенные дурными качествами злодея». Эта способность — чувствовать и находить в человеке лучшее — во многом определила и нравственные искания самого Алексея Кулаковского. Н. ВЛАДИМИРОВ Тимофей Белозеров. Лебедушка. Омское кн. изд-во, 1986. Эти заметки — не критический разбор новой книги известного детского поэта. Но дань памяти человеку и литератору, наставнику многих из нас. Целые десятилетия — собственно, всю свою жизнь — Тимофей Белозеров самозабвенно, истово служил русскому слову, в котором выражал свою неизбывную любовь к родине своей — Сибири, к людям — своим современникам, к матери-Природе. И всегда — до последних дней его земного бытия — особое место в душе Тимофея Максимовича нерушимо и прочно принадлежало детям. И они — детсадовские малыши, восторженные первоклашки, серьезные старшеклассники — платили ему ответной любовью, считали его «своим». Говорю это, а перед глазами стоит замечательная фотография: поэт среди детей, вокруг — цветы, в детских ручонках — раскрытые книжки Тимофея Максимовича, и весь фотокадр буквально утопает в море улыбок, могущих исходить только от чистых, искренних людей! Да, поэт Белозеров был счастлив этой долей при жизни — когда, смущенно улыбаясь, читал свои строки детям, когда разбирал их письма и первые стихотворные опыты, когда отвечал на непредсказуемые вопросы своих слушателей. То есть поэт был счастлив главным счастьем литератора: он всегда знал, для кого работает. Я уверен, что поэт видел эти пытливые детские глаза всякий раз, когда с рассветом (а он всегда начинал рано свой рабочий день) усаживался перед зовущим чистым листом бумаги... Пишу эти строки и с трудом пытаюсь совместить в себе несовместимое: конечно, это всегда праздник — рождение новой замечательной книги; но, листая ее, читая знакомые и незнакомые стихи, постоянно и горестно замираешь над страницей — все время слышен голос твоего старшего товарища, его усмешка, его мудрые замечания по поводу написанного: слишком остра еще боль невосполнимой утраты, 172