Сибирские огни, 1987, № 5

ЫШИгКНСМ Алексей Кулаковский. Стихотворения. М., «Современник», 1986. Каждый поэт отражает свое время, свою эпоху — поэзия как бы вырастает из настоящего, а крона продолжает расти в будущее до тех пор, пока существует память о поэте. Такой кроной, разрастающейся вширь и в высоту, кажется мне поэзия зачинателя якутской литературы Алексея Кулаковского — Ексекуляка (1877—1920). С одной стороны, то, о чем писал он, сегодня уже стало историей, с другой — в его творчестве живет светлая мечта о счастье народа, а она, как известно, всегда молода. В его поэзии — стойкая вера в духовное обновление человека, какие бы обстоятельства ни препятствовали этому. Обостренное чувство правды, социальной справедливости лежит в основе поэтического видения Кулаковского. Добро и зло, радость и грусть, счастье и беда — эти понятия вырисовываются в его поэзии не в «региональном» масштабе якутского народа, а в общечеловеческом. Размышления поэта «о сложном смысле жизни на земле» представляются и сегодня глубоко современными — это закономерно, ведь в них воплощена философия народного разума. Кто самый счастливый? Кто малого хочет. Кто самый несчастный? Кто слишком многого хочет. Что самое красивое? Лицо обрадованного человека. Что самое дурное? Заплаканное лицо человека. Будучи поэтом народным в самом высоком смысле этого слова, Кулаковский сумел проникнуться болями и радостями лю- дей-тружеников, жизнь которых полна была неравной борьбы за свое существование. Суеверие, невежество отягощали испытания, но не могли сковать душу народа, таящую в себе неистребимое чувство свободы и воли, — эта мысль звучит во многих стихотворениях поэта. Среди массы задавленных нуждой соотечественников он умеет отыскать вырвавшихся из отсталости — духовной и материальной. К старине тяготеет, Обычаев дедовских держится. Порядки древние уважает. Угощение у нее должное, Гостей она накормит досыта. На минутку зашедшего — чаем напоит. Ночующего — ужином угостит. Провожать будет — отвесит поклон, Совесть для нее — первейший закон. В образе хозяйки — воплощение надежд народа на зажиточную жизнь. Того народа, где самое забитое и угнетенное существо — женщина, «выгребаньем навоза измученная, от скверной пищи обессилевшая, дальше скотного двора не ходившая», «с думами недалекими, с мыслями невысокими, со словами убогими». «Горемычная, бедная женщина» — в этом символическом образе, как в разрезе, предстает перед нами судьба якутки. В его поэзии — целый ряд женских портретов под общим названием «Портреты якутских женщин»: ведь судьба якутки до революции чаще всего это судьба ее дочерей из беднейших народных слоев. Но народ — какими бы ни были тяжкими условия существования — всегда сохраняет в себе по-детски незамутненную и простую душу. И, когда наступает народный праздник, никому не усидеть в своей юрте. Широкий, просторный эсыэхей. Которого ждали с ноября месяца. Давайте зачинать, милые! Наступила очередь играть, Подошел день веселиться. Возникла радость — танцевать! И старики — давайте играть, И старухи — давайте попрыгивать. И немощные — давайте в танец вступим! Сегодня читая эти строки, задумываешься: чем все-таки объяснить тот факт, что имя Кулаковского занимает едва ли не самое почетное место в ряду других имен классиков якутской литературы? Все дело в том, что Кулаковский был первым, кто в реалистичной манере показал в литературе конкретного героя (а не сказочного богатыря) — бедняка-якута. Поэзия Кулаковского не боится стать «обытовленной» или слишком «приземленной», она как бы вырастает из неприкрашенного быта народа, из насущных основ существования. Вот как описывает поэт рождение ребенка: ...Быстро вымыли меня, Быстро в шкуру завернули И крепкой веревочкой. Сплетенной из конских волос. Перевязали. Нельзя не заметить угловатости рисунка, резкости поэтического взгляда Кулаковского. Эти особенности художественного метода отражения действительности обусловлены спецификой народной души в сложнейший исторический период, когда на рубеже нашего столетия под давлением российского капитала ломался родовой ук­ 171