Сибирские огни, 1987, № 5

Как и в «Великолепном Понтыкине» В. Исхакова, в повести А. Шавкуты тоже заложен публицистический заряд повышенной силы. Потому и издержки ее точно такие же: здесь тоже мы обнаружим целый ряд «кусков», которые были бы уместны скорее в публицистическом очерке; равно как дают о себе знать и очерковая эскизность и эскизное исполнение отдельных фигур героев. Впрочем, забегая несколько вперед, скажу, что это поспеша- ние, стремление как можно скорее «во всем разобраться» вообще свойственно новейшей нашей производственной прозе, является одной из ее примет. Таким же публицистическим пафосом, таким же стремлением понять, «в чем правда», пронизана и повесть Михаила Чаликова «Урок» («Дальний Восток», 1986, № 7). Сюжет ее поначалу кажется весьма традиционным, один к одному, что называется, повторяющим ситуации многих романов, повестей, фильмов образца 60—70 годов. На крупной ТЭС происходит авария, на ликвидацию которой по сигналу тревоги, среди ночи, бросают работников всех соответствующих служб, начиная от пожарников и кончая добровольцами из общества охраны природы... Завязка, слов нет, очень даже знакомая, но вот развитие ее совсем иное. Дело в том, что, в отличие от многочисленных ^аварийных произведений типа «Двенадцатой буровой», ЧП у М. Чаликова является отнюдь не поводом для демонстрации профессиональных и человеческих доблестей тех, кто его ликвидирует. Тут все как раз наоборот. Саму аварию — утечку огромного количества мазута — устраняют быстро и весьма примитивно: поток мазута направляют в реку, которая хоть и с немалым ущербом для своего экологического здоровья, но все-таки этот злосчастный мазут переварит. А затем... затем начинается расследование по всем’ статьям, в ходе которого выявляется целый ряд обстоятельств и проблем, далеко выходящих за пределы пострадавшего предприятия. Причем на свет всплывают такие веши, которые буквально ошарашивают и ставят в тупик представителей городских властей. Во-первых, выясняется, что директор ТЭЦ Зарезов во время аварии чуть ли не потирал руки от радости и в присутствии председателя народного контроля произносил целый монолог, что, мол, наконец-то городские и областные власти обратят серьезное внимание на его предприятие, нуждающееся в реконструкции. «...Эту аварию я ждал, — прямо заявляет директор.— Правда, может быть, и не таких размеров, и не сегодня именно, но она мне, откровенно, нужна была... Может, повернутся у них мозги после нее?» Однако затем оказывается, что не кто иной, как сам Зарезов, фактически и подстроил аварию. Но самое удивительное, что, установив и причины аварии, и ее непосредственного виновника, городские власти тем не менее оставляют Зарезова на прежней должности, причем на столь рискованный шаг идут вопреки «намеку» сверху, из обкома, где Зарезова считают персоной поп grata, человеком, не соответствующим занимаемой должности. Причины всех этих парадоксов очень и очень непросты, и, объясняя их, автор пытается придать сво­ ему повествованию мощное публицистическое ускорение. Сразу оговорюсь: кое- где и кое в чем М. Чаликов явно утрачивает чувство меры, порой в его пространных отступлениях и не менее пространных монологах героев слишком уж ощущается запах свежей газетной типографской краски, то есть, попросту говоря, в повесть «вмонтированы» целые куски, чуть ли не дословно повторяющие то, что уже прозвучало со страниц нашей партийной печати. Тем не менее главная мысль повести, вложенная в уста одного из героев, представляется и достаточно оригинальной и остросовременной. «Почему мы, — вопрошает секретарь горкома Новоселов, — имея огромный исторический опыт, когда в решении сложнейших эпохальных задач главным образом становился человеческий фактор, когда из сцепки человек — машина мы славили Стаханова, Кривоноса, Бусыгина, тысячи и миллионы их последователей, а не отбойный молоток, не паровозы и комбайны, одним словом, не технику, на которой ставились рекорды, вдруг изменили себе? Я думаю, потому, что мы быстро росли. Мы очень быстро подошли к рубежу, именуемому веком технической революции, и, считая, что в этот прекрасный век техника примет на свои плечи большую часть тяжести человеческого труда, начали петь гимны технике. И забыли, ^очевидно, что техника без человека, какой бы совершенной она ни была, остается техникой, мертвым грузом с инвентарным номером... Мы стали формально, анкетно подходить к подбору и расстановке кадров, перестали готовить резерв на выдвижение... А это, в свою очередь, породило голод на кадры, создало обстановку, когда Зарезовых некем менять. Поклоняясь технике, как богу, мы забыли, что подлинный бог — это и есть сам человек». Слова эти не голая декларация, а именно та самая горькая правда, до которой столь упорно «докапываются» герои повести. Но и это еще не вся правда. В ходе «дознания» выясняется еще целый ряд подробностей, проливающих свет на то странное обстоятельство, почему все- таки Зарезов и ему подобные на данном этапе оказались «незаменимыми». Да потому, что Зарезовы сами не готовят, не желают готовить себе замены. Стремясь как можно дольше посидеть в таком удобном и так хорошо освоенном им кресле, они, как только замечают рядом с собой толкового, перспективного специалиста, — не приближают его к себе с целью передать весь свой опыт и навык, а наоборот, отправляют его куда-нибудь «на задворки», откуда путь наверх моло- дому-талантливому фактически заказан. «Хитер дипломат, — говорит о Зарезове один из героев, — стоит кому на горизонте появиться, как он тут же отправляет его на такую должность, что в директора с нее не прыгнешь. Толкает на задворки и на всех уровнях кричит: эта жертва рвет на части мою душу, но я вынужден на нее пойти, потому что сегодня, только имея этого молодого и одаренного специалиста где-то в плановом, или производственном отделе, или на посту начальника неосновного цеха, я могу хоть 167