Сибирские огни, 1987, № 5

ловинчатого» изображения того, что тво- рится-делается на предприятиях, заводах, стройках, А что творится там неладное, знали даже люди, далекие от производства, никогда не ступавшие за проходные заводов и на строительные площадки. Наша общественность как устно, так и печатно нет-нет да задавалась вопросами: почему такой могучий трудовой энтузиазм, зафиксированный в многочисленных показателях о выполнении и перевыполнении планов, порождает такое огромное количество брака? Почему, к примеру, швейные и обувные фабрики, получая и знаки качества, и знамена, и правительственные награды, не могут в течение многих лет прилично обуть- одеть наше народонаселение во все отечественное? Почему наши мощные строительные организации, браво рапортуя о миллионах квадратных метров жилой площади, сдают, как правило, это жилье в таком виде, что его тут же приходится подвергать капитальному ремонту? Почему иные предприятия, скажем, те, что выпускают сельхозтехнику, поставляют продукцию, которую впору сразу же сдавать в металлолом? Производственная проза на все эти «почему» никакого внятного ответа по сути не давала, в лучшем случае находила очередного козла отпущения в лице очередного чинуши, ретрограда, консерватора... Мол, стоит только заменить негодного, неспособного руководителя на умного, дерзкого, энергичного — и все образуется, даже преобразуется, как по мановению волшебства. И заменяли, и преобразовывали. Вспомним, сколько прошло по страницам нашей производственной прозы этих чудо- руководителей вроде Алтунина и Пронча- това, которые и новую технику внедрили, и вводили всевозможные новшества в организацию труда и производства, и своими невиданными достижениями изумляли все и вся, вплоть до министров, и сами порой добирались чуть ли не до министерских кресел. Впрочем, сейчас, мне кажется, нет смысла иронизировать над теми злосчастными произведениями. Ведь то была не вина, а беда их авторов, что им нередко приходилось многое недоговаривать, подменять правду жизни различными схематическими построениями и условностями, прибегать к всевозможным беллетристическим ухищрениям, чтобы свести концы с концами. Почему приходилось писать именно так, мы тоже знаем — гласность была тогда, мягко говоря, не в большом почете. Сейчас для нас важно другое: посмотреть, что же собою представляет сегодняшняя производственная проза, какие новые веяния, течения, направления в ней наблюдаются. И вообще, стала ли она интереснее, глубже, серьезнее, получив возможность говорить полную правду, предавать гласности самые «темные» стороны современного производства? Название повести Валерия Исхакова «Великолепный Понтыкин» («Урал», 1986, № 4) поначалу несколько настораживает. Уж не задался ли молодой автор целью создать еще один образ руководителя-чудотворца, чья железная воля, энергия, напористость одолевают все и всяческие препятствия на пути к прогрессу? Опасения эти поначалу подтверждаются: уже из первых же абза­ 164 цев мы узнаем, что Понтыкин — новый начальник цеха, решивший любой ценой вывести вверенный ему цех из прорыва, дать план, причем эта целеустремленность подтверждается самим внешним видом героя. У него «внушительных размеров» фигура, «широкое, с перебитым боксерским носом, лицо» и голос «как пароходная сирена», способный буквально «вжать в пол» каждого, на кого обрушивается понтыкинский гнев. Однако вскоре выясняется, что великолепные организаторские способности Пон- тыкина, равно как и его личные качества, направлены на цели отнюдь не благородные, на выполнение задач, далеких от достижения подлинного технического пропресса. В цехе, которым так энергично и уверенно руководит Понтыкин, не отлажена автоматическая линия. С конвейера сходят совершенно непригодные для эксплуатации моторы. Однако Понтыкин вместо того, чтобы остановить конвейер и отладить его (на что, естественно, потребуется немало времени), создает у себя в цехе нелегальную бригаду ремонтников, которые, работая порой по полторы-две смены, доводят «до ума» каждый бракованный мотор. Получается, с одной стороны — сизифов пруд, а с другой — мартышкин труд... Описывая этот замкнутый цикл очковтирательства, автор показывает и всю его нехитрую подоплеку. В самом деле, почему такое возможно на современном предприятии, где есть и ОТК, и техотдел, и прочие контролирующие службы? Оказывается, у Понты- кина имеется некий личный фонд, которым он распоряжается точно собственными карманными рублями. « С в о и м людям Понтыкин не кивал на бегу — первым протягивал могучую лапу; своим он и деньги давал — выписывал из особого премиального фонда, но мог и просто так дать, извлечь из собственного бумажника любую сумму. Впрочем, как раз бумажника у него и не было: деньги он небрежно таскал в боковом кармане и вытаскивал не глядя — в долг ли дать кому (часто заведомо без отдачи) или на цеховые нужды — без разницы. Поговаривали, что так же просто он обращается с карманом государственным, не затрудняется попользоваться для дома, для семьи, но разговоры так и остались разговорами, за руку никто никогда Понты- кина не ловил...». Вот эти манипуляции, когда Понтыкин, точно ловкий фокусник, достает из внутреннего кармана пачки ассигнаций, весьма и весьма любопытны. Здесь едва ли не впервые в нашей производственной прозе мы видим современного руководителя, исполняющего одну из основных своих функций — распорядителя кредитов. В. Исхаков показывает всю важность именно этой стороны деятельности нынешнего руководителя. Да, можно быть и грамотным специалистом, и толковым организатором, и даже новатором, но если распоряжаться вверенными кредитами так, как это делает «великолепный» комбинатор от производства Понтыкин, — все пойдет насмарку. Опасность, зловредность Понты- кина состоит не только в том, что он создал целую систему очковтирательства, позволяющую сбывать бракованные изделия, но главным образом в том, что