Сибирские огни, 1987, № 5

Затаил дыхание и сейчас, прислушался. И услышал звучание неба: тягучее, раздражающее шуршание, врывались диссонирующие звуки. И тут увидел, словно издалека, рядом с Николаем собственное тело. Дико! Николаю все равно, а Федору было не все равно. Ему хотелось жить. А если и случится умереть, то лучше там, в родном сибирском краю. Чтобы смотрели на него не холодные звезды, а глаза родных и близких, чтобы повыла, попричитала над ним мать. Мысли о родной деревне перебила боль в животе. Когда готовились к захвату немецкого штаба, вещмешок Федора освободили от съестного для штабных документов. И сейчас какая-то сила останавливала Федора всякий раз, когда он бросал голодный взгляд на вещмешок Николая. Слово «мародер» всегда вызывало внутренний протест. Еще в июле сорок первого, когда отбили у немцев Долину смерти, наткнулись с одним из младших командиров на три немецких трупа. На руке одного блестело массивное золотое кольцо. Командир снял кольцо, протер полой шинели, довольный, положил в карман. Федор возненавидел его. Теперь казалось: если притронется к вещмешку Николая, совершит подлость. Но боль в животе не давала покоя. К тому же Николай — близкий друг, делившийся последним... Какое же тут мародерство? —- Прости меня, Коля! Пытался высвободить лямки вещмешка, не смог: замерзшая кровь намертво припаяла его к скале. Снял с ремня Николая немецкий штык, вспорол мешок. Обрадовали шерстяные носки, варежки домашней вязки. Толстые, теплые. Они были как нельзя кстати. Пальцы, их еще можно было как-то уберечь, обмороженные же пятки давно ныли от холодной боли. Согреть их можно было только на ходу. Переобулся. Благо валенки растоптаны, не жмут. Нашел небольшой, граммов на пятьдесят, кусочек сала и пять сухарей. Сала отрезал самую малость, сухарь разгрыз полностью. Остальное положил в карман: бог весть, сколько придется ждать. Не насытился, только больше разжег аппетит. Надо крепиться. Труднее всего удержать мысли о еде и опять о еде. Надо думать о чем- то другом. Но, может, съесть все разом? Чего ждать? Тумана? Снегопада? А дальше что? Встал. Снова прощупал стынущими пальцами всю стену. Невысока скала, да не выпрыгнешь. Спуск к морю немыслим, незачем рисковать. Отыскал расщелину, вогнал в нее до рукоятки штык, завис над пропастью. Вглядывался в каждый выступ, бугорок, ничего хорошего не нашел. В волнах утихшего моря переливалось, играло северное сияние. Оно стало спокойнее. Значит, дело идет к утру. Надо попытаться уснуть. Только бы не свалиться в море. Уперся в тело Николая ногами — пристыло намертво. Придвинулся вплотную и, не переставая дрожать, шевелить пальцами рук и ног, уснул. Если, конечно, это состояние можно было назвать сном. Глава шестая. КРУШЕНИЕ Над головой послышался скрежет по меньшей мере двух десятков пар ботинок, выкрики, хохот. Инстинктивно прижался к скале. Звуки удалились, затихли. — Что же ты, заяц, гранату не метнул? — зло, язвительно спросил самого себя. Другого такого момента может и не быть. Помирать, так с музыкой? Не твои ли это слова? Хвастун! Кишка тонка! Злость на самого себя нарастала. Виноват оказался даже в том, что остался жив. Сравнивал себя с остальными разведчиками, и получалось, что он намного хуже их. Хорошо, что близко знал немногих. Большинство было из разведрот пехотных полков, с которыми познакомился только во время двухдневного перехода. Из артиллеристов было четверо: Николай Швецов, Алексей Муравинский, Федор Атрошка и Григорий Тарасов. 14