Сибирские огни, 1987, № 5

— Нет, пока нельзя. Я жду своих танкистов. Они устроили засаду на берегу озера, да что-то их нет.,, — Тогда освободи пару бричек, посадим автоматчиков и махнем их выручать! Я подозвал Новикова и Антонова и передал им предложение Кириллова. — Добре! Это мы мигом!— Антонов повернулся к обозу: — Танкисты, по местам! Все дружно устремились к повозкам. — Ура! Наши едут! Плотников! — раздалось в конце табуна. Все, как намагниченные, повернулись в ту сторону, но из-за лошадей ничего не было видно. Я отбежал метров на десять в сторону и, наконец, увидел Плотникова, а за ним еще четверых всадников. Я, как мальчишка, бросился им навстречу. Меня обгоняли другие. На взмыленных конях приближались ставшие безмерно дорогими наши спасители, наши герои! Они были обвешаны немецкими автоматами. Метрах в пяти старшина остановил жеребца и ловко соскочил на землю, бросив соседу повод: — Товарищ лейтенант, ваш приказ об уничтожении погони выполнен! Двенадцать человек остались на дамбе, остальные пятеро бежали. У нас легко ранен рядовой Носов. В критический момент он выскочил на дамбу и закидал бандеровцев гранатами.— Старшина повернулся кругом и встал в голову шеренги из пяти отважных танкистов.— От лица нашего командования объявляю всем благодарность! — Служим Советскому Союзу! — Вольно! Разойдись! Их окружили танкисты и автоматчики. Радости и разговорам не было конца. Но время не ждало, наступали сумерки, а до ночлега еще километров девять. Табун двигался к поселку Глинков. Остаток пути ехали спокойно и не торопясь. Опасность миновала, надо опять беречь силы лошадей для далекого пути в Белоруссию. Мы втроем ехали в голове колонны и ’ слушали рассказ старшины: — После вашего отъезда мы разделились по двое на каждую сторону дороги, чтобы заставить их рассредоточить огонь на наши четыре огневые точки. А мы их перекрывали с двух сторон кинжальным автоматным огнем. Главное было в том, чтобы заранее себя не обнаружить и заставить их выехать на середину дамбы, где они ни свернуть, ни повернуть назад уже не смогут. Когда повозки выехали на средину дамбы, мы внезапно ударили из автоматов. Кони первой повозки были сразу убиты, а через мгновение — и н а последней. Мы действовали по- нашему, «танкистскому», методу уничтожения танковых колонн: сначала бей первого, потом последнего, а потом молоти всех подряд. Оказавшись зажатыми, националисты заметались то на одну, то на другую сторону дамбы, но наши автоматы доставали с обеих сторон. Потом раздалась чья-то громкая команда, сразу уменьшилась суета, и заговорили их пулеметы. Они распределили огонь по обе стороны дороги и прижали нас к земле... — Братцы, прикройте!— раздался голос Носова. Стремительно выскочив на дорогу, он с зажатыми в поднятых руках граната­ 150 ми. устремился вперед. Произошло замешательство: мы прекратили огонь, чтобы не задеть Носова, а бандеровцы перестали стрелять — видимо, приняли, его за дезертира с поднятыми руками. Это дало ему возможность подбежать метров на сорок и метнуть в них все четыре гранаты. Пулеметы замолчали. Оставшиеся в живых бандиты бросились бежать к поселку. Некоторых мы еще уложили, а пятеро успели укрыться и открыли ответный огонь. Носов подскочил к повозке и развернул пулемет. Пятерка оставшихся огородами бросилась в дальний конец села. — Плотников помолчал.— Рана у Носова не опасная, пуля прошла выше локтя, не задев кости. Перевязочного материала у нас достаточно, хватит до Берлина, а там — в госпиталь. Может быть, вы не будете его в трибунал отдавать? — Генералу я все доложу, как было, а он сам решит. Если спросит мое мнение, то я тебя поддержу, Этот бой у Носова много дури из головы унес. Вскоре началась хорошая шоссейная дорога. Лошади, чувствуя приближение ночлега, перешли на легкую рысь. В Глинков мы прибыли уже в темноте. Настроение у всех было отличное. Ребята быстро организовали водопой, стали задавать овес. За всей этой кропотливой работой шел живой, душевный разговор. Даже постоянные молчуны активно поддакивали. Мы с Плотниковым старались не вмешиваться по мелочам. После обхода табуна вернулись к «штабной» повозке Спивака. Напоив лошадей, он задавал овес, напевая какую-то затейливую песенку. — Володя, тебе помочь? Давай-ка нам ведра под овес, а сам начинай готовить ужин,— обратился к Спиваку старшина. На освещенное из открытых дверей крыльцо вышел хозяин дома — высокий, широкий в плечах крестьянин и, подойдя к нам, что-то заговорил, показывая на свой дом. Плотников ответил на польском языке, чем нимало его удивил. Они отошли в сторону, закурили предложенные старшиной сигареты и разговорились. Потом Плотников объяснил, что хозяин предлагает нам вместе поужинать и переночевать в доме. Через полчаса на крыльцо выпорхнули две нарядные девушки с вышитыми рушниками в руках. Старшина пропустил меня к умывальнику и о чем-то заговорил с высокой, светловолосой полькой. Вторая приблизилась ко мне и с улыбкой предложила рушник. Впервые за годы войны повеяло человеческим теплом, домашним уютом — к горлу подкатил комок. Я поблагодарил девушку и отступил от умывальника в тень. В доме, в первой комнате, помимо стола, стояла большая кровать с множеством пухлых подушек, накрытых сверху наки- душкой с разноцветными узорами. На окнах висели занавески с самодельными крупными кружевами. В простенках расположились зеркало, шкаф и этажерка с книгами. Обстановка скромная, но добротная. Хозяин с хозяйкой сели посреди стола с одной стороны. Рядом с ними — обе дочери. Мы втроем расположились по другую сторону. Хозяин встал, из плетеной бутылки налил нам, хозяйке и себе прозрачного розового вина и предложил тост за дружбу наших народов. С помощью Плотникова завязалась непринужденная, приятная бесе