Сибирские огни, 1987, № 5

комендатуры по телефону вперед. Он согласился со мной. На восьмой день пути мы разменяли третью сотню километров. Пройденный путь был хорошей школой для всех. Это заметно сказалось на свободном выполнении графика движения, в обращении танкистов с лошадьми, в сплочении всего отряда. В табуне не было ни одной больной или переутомленной лошади. Даже жеребята, первое время сдерживавшие движение табуна, резвились, бежали вперегонки, как малые дети, вызывая улыбки танкистов. Было около семи часов вечера. Солнце повернуло на закат, прячась за редкие облака. Широкое магистральное шоссе, пролегавшее до этого прямо на восток, повернуло на северо-восток, где в трех километрах от поворота должен находиться населенный пункт Боливец. Там запланирован очередной ночлег. По обеим сторонам дороги тянулись живописные лесопосадки. В километре от села из кустов на дорогу вышел комендантский патруль, поговорили немного с головным дозором и направились к табуну: — Полчаса назад на нашу засаду напоролся бендеровец. Видимо, готовился наблюдать за вашим табуном. Оказал сопротивление и ранил из пистолета нашего товарища. Сейчас он на допросе в комендатуре. Поляк. По-русски не говорит,— доложил ефрейтор. •— А раньше что-нибудь подозрительное замечали? -— Да нет. Говорят, что бандеровцы разбойничают на ближних подступах к Познани. А центр у них в самом городе. Скоро мы были в селе. Допрос бандеров- ца, который комендант вел с помощью бывшего бойца Войска Польского, раненного под Кольбергом, результата не дал. Тот оказался крепким орешком и по существу ничего не сказал, только кричал на переводчика, что он «изменник родины». — Давайте, комендант, повторим допрос, — обратился я к старшине. — Можно и повторить, если будет толк, — с некоторой обидой в голосе согласился он. — Я могу послать еще раз за переводчиком. — Не надо! Сейчас придет наш переводчик. Указание насчет патрульной службы вокруг села получили? — Получил. Если надо еще что — говорите, готовы помочь. Минут через десять вошел старшина Плотников. Узнав ситуацию, он сказал: — Мне надо до допроса переговорить с переводчиком. Через полчаса Плотников сообщил, что переводчик до войны неоднократно бывал в населенном пункте Шлехене у своих родственников, знает там местных богачей Лисовских. В задержанном он вроде бы признает старшего их сына Яцека, но твердо в этом не уверен. А Шлехен стоит у нас на пути. — Введите задержанного,— распорядился я, закуривая от волнения.— Максим Иванович, начинай допрос. Ввели мужчину лет тридцати, среднего роста, с вислыми усами на худом скуластом лице. Он окинул меня и Плотникова настороженным взглядом, опустил глаза и сел на предложенный стул. 142 Плотников внимательно присматривался к бандеровцу и с вопросами не торопился. Не зря он два года прожил рядом с западными украинцами и поляками. Видимо, глядя на задержанного, вспоминал их нравы и обычаи, искал подход к этому затравленному зверю, который под его пристальным взглядом начал подергиваться. — Скажите, отбив у нас табун лошадей, вы намерены раздать их всем жителям Шлехеяа или дадите только своим родителям, а остальное заберете в банду? — спросил Плотников тихим, но твердым голосом. Поляк не сразу понял смысл хитрого вопроса. Бросив на старшину быстрый взгляд, а потом вторичный, длинный и испытывающий, он опустил глаза и ничего не ответил. Но было ясно, что вопрос попал в цель. Поляк зашевелился, передернул плечами, сунул руку в пустой карман за куревом, но отвернулся от предложенной старшиной сигареты. — Пан Лисовский, на каком рубеже вы намерены встретить наш табун? Тот продолжал молчать, нервно поглядывая в окно. — А вы уверены, что у вас хватит сил отбить табун? — Не отобьем лошадей — уничтожим их вместе с вами! — прорвался Лисовский. — А ваш средний брат с вами в отряде? — спросил Плотников, дав понять, что мы полностью раскрыли его. Лисовский это понял, ударил кулаком по колену и скрипнул зубами. — Вдумайтесь, Яцек, неужели наши войска, разгромившие фашистскую армию Германии и ее союзников, остановятся перед ничтожными бандами и не помогут вашему народу в установлении в стране народной власти? Своей родне вы тоже принесете непоправимый вред. Ваши семьи в Шлехене за помощь бандам будут репрессированы, потеряют все земли и имущество. Сама банда просуществует от силы еще месяц-два. Вас с братом ждет либо бесцельная смерть, либо длительное заключение в лагерях. Подумайте! Пока не поздно, возвращайтесь с братом домой и беритесь за посевную. Отец не справится один с этой работой,— старшина замолчал, дав понять Лисовскому, что теперь право выбора судьбы за ним. Поляк, видимо, ожидал, что мы будем предлагать сделку в обмен на его признания, но мы молчали. Пусть сам поймет, что он и его родня стоят на краю пропасти, спасение от которой — искреннее признание. Но большего от Лисовского добиться нам не удалось, и через полчаса мы пошли к табуну. Прощаясь с комендантом, я просил его, если Лисовский захочет говорить, сообщить нам в любое время дня и ночи. Завтра из-за него мы задерживаться не можем, но и с закрытыми глазами двигаться навстречу бандеровцам дальше нельзя. Мы без аппетита поужинали и закурили. — Неужели не заговорит? — спросил старшина, пригасив сигарету и устраиваясь на пустые мешки. Все танкисты, кроме дежурных, давно уже спали. — Должен, если не глуп. Другого пути у него нет. Давай попробуем немного вздремнуть, — забрался и я в бричку,