Сибирские огни, 1987, № 5

устремил свой взгляд куда-то поверх моей головы. — Рядовой Носов, чем объяснить ваш вид?Носов опустил голову. — Старшина Плотников, в чем дело? — Рядовой Носов сегодня утром прибыл из штрафбата. Я еще не успел с ним поработать. — Зачем же вы его взяли в отряд? У нас не исправительная колония. Нам нужны добросовестные, исключительно дисциплинированные бойцы... — Товарищ лейтенант, Носов очень просил дать ему последнюю возможность перед демобилизацией встать на правильный путь. Стыдно возвращаться домой из штрафбата. И я ему поверил! — Плотников с упреком посмотрел на Носова. Танкисты в шеренге зашевелились и зашептались. Плохо, если они припишут мне бесчеловечность, а еще хуже — страх запятнать честь своего мундира. — Старшина Плотников, вы готовы взять Носова на поруки? — Готов поручиться! — медленно, но твердо проговорил Плотников. — Рядовой Спивак! Стройный, с белой шевелюрой, молодой солдат, лихо приставив ногу, с задором уставился на меня. — К выполнению задания готовы? — Готов! Я ведь тоже колхозник и знаю, что значит в посевную быть безлошадным! — громко ответил Спивак. Опрос остальных солдат подтвердил добросовестное отношение Плотникова к подбору в отряд боевых и надежных танкистов. И вот через сутки семь бричек, нагруженных доверху овсом, продуктами, оружием и другим дорожным имуществом, двинулись в пригород Берлина на исходную позицию. Остальных лошадей пришлось гнать пока общим табуном по улицам, останавливая встречный транспорт, пугая людей. Один час такого путешествия по городу показал несостоятельность предложенного интендантами способа перегона лошадей. То жеребенок забежит в ограду, то ретивый молодняк устремится к развалинам... —■ Предлагаю вокруг повозок привязать еще десять лошадей. Семь повозок — по двенадцать лошадей на привязи — будут все восемьдесят четыре взрослых лошади. А жеребята от маток не убегут. Я вот тут набросал схему, посмотрите,— предложил Новиков. — Две лошади привязать рядом с впряженными в бричку, положить на задок повозки поперечный брус или бревно и к нему на короткий повод привязать еще четыре лошади,, а в промежутках между ними — на длинный повод — еще трех. — Как думаешь, Максим Иванович? — Что-то громоздко и путано. Надо обмозговать,— нахмурил брови Плотников. На окраине Берлина подобрали четыре просторных двора, договорились с хозяевами, и Плотников стал располагать наш табун на водопой и кормление. Оказалось, что выданных интендантами десяти ведер явно не хватало: лошади мешали друг другу, кусались. У большинства солдат работа не ладилась. Некоторые боялись и сторонились лошадей, нервничали и ругались. Мы с Плотниковым переходили от брички к бричке и помогали осваивать танкистам необычную для них специальность. Работа затянулась допоздна и ужинать пришлось сухим пайком — готовить было некогда. Старшина расставил часовых и назначил порядок их смены. У повозки Спивака мы собрались перекурить и отдохнуть несколько часов. Здесь расположился походный штаб отряда. После скромного ужина я втиснулся на бричку между мешками с овсом и попытался уснуть, но в голове бродили мысли о предстоящем пути: первая треть марша в сто километров до Одера пролегает по немецкой территории, остальная — по территории Польши. Где нам будет трудней? По Германии, как сказал генерал, бродят недобитые фашисты. Это уже не регулярные части. А вот на польской земле орудуют организованные и управляемые из-за границы вооруженные банды. Здесь, пожалуй, будет трудней —- местность свою они знают лучше нас. Необходимо уже с утра ввести уставную систему охраны с головными, а в лесной местности и с боковыми дозорами. Путь-дорога остальному научит. Около восьми утра ко мне подошли Новиков и Антонов с предложением оборудовать первую повозку. Антонов с двумя подручными подкатили бричку к воротам. Надели сбрую на двух бельгийских тяжеловозов мышиной масти, набросили тяжи на поперечные вальки, засупонили хомуты и притянули их ремнями к оглобле. Потом стали отлавливать из табуна еще десять лошадей и с помощью сержанта Новикова привязывать их вокруг брички. Остальные танкисты окружили повозку полукольцом. А через два часа на улицу выехала последняя бричка, запряженная таким же способом. Мы со старшиной вскочили в седла, и табун, длиной метров в двести, тронулся в глубокий, полный неожиданностей рейд. Я развернул планшетку с вложенным листом берлинской карты, нашел нашу окраину и нужную дорогу, пришпорил лошадь,. стал обгонять табун, чтобы вывести его на эту дорогу. Гляжу — у повозки Каменева и Носова вороной жеребенок пытается протиснуться между тремя концевыми конями к своей рыжей матери, привязанной к задку брички среди четырех лошадей. Кони жеребенка не пускают и норовят ударить копытами. — Передать по обозу — стой! Сержанта Новикова ко мне! — обернулся я назад.'— Это как же так, товарищ сержант, мы не позаботились о детных матерях? Им же надо предоставить льготные места в табуне, чтобы жеребята имели свободный к ним доступ. Вскоре опять двинулись в путь. Остались позади последние дома Берлина. Прямая ровная дорога вела на восток. На весенних полях трудились немцы. Они останавливались и долго смотрели нам вслед. У столба с трехкилометровой отметкой я придержал коня и подождал старшину. — Ну что, Максим Иванович, пожалуй, пора начинать дозорную службу? — А не рано ли? Берлин-то рядом. — Ты же немцев отлично знаешь. Они тоже понимают, что мы их здесь не ждем. 139