Сибирские огни, 1987, № 5

Каждый толчок, отзываясь болью, будил снулую волю. И вдруг —- вспышка, ощущение управляемости воли. Наконец, спасительная дрожь пробегает по телу. Теперь надо заставить двигаться мышцы. Каждое движение — острая боль. Кажется, кисти рук, ступни ног, пальцы — защемили в расщелину березы. Вновь почти теряя сознание, видел густочерное пространство с ослепительными проблесками пламени. Совсем не просто было приспособиться к жизни в снегу. Чтобы ни на минуту ни днем, ни ночью не прекращалось спасительное движение, даже при самом глубоком и быстротечном сне, надо часть мозга заставить бодрствовать, работать без сна и отдыха. Тех, у кого не хватало сил на борьбу с роковой усталостью, находили в расщелинах камней, в «лисьих норах» застывшими. Их молча уносили и прихоранивали в снегу. Не плакали, не салютовали. И увозила почта официальные сообщения родным: «Пал в боях за Родину». Смерть стала такой же повседневной реальностью, как холодная перловая каша в солдатском котелке. Больше беспокоили вши. С осени не снимали полушубков, рубашки истлевали на немытых, расчесанных в кровь телах. От кровососущих не было и минуты покоя. Нестерпимый зуд усиливался то в одном, то в другом месте, и не было способа избавиться от него. К началу декабря жизнь видел через болезненный морок. Мир суживался до сиюминутных надобностей. Действовал Федор, как в дурном затянувшемся сне, порой казалось, что сходит с ума. Только непомерная усталость да глухая болезненная тяжесть в голове. Глядя на убитых и замерзших, завидовал. «Хорошо бы — пуля! Только бы сразу — наповал!» И смерть уже не казалась страшной. Хотелось только, чтобы матери написали, что ее сын «пал смертью храбрых», чтобы позор не застилал глаза братьям и сестрам. Однажды дежурил на наблюдательном пункте. В каменной нише с трубкой на ухе подремывал телефонист. А разведчику надо смотреть. В амбразуру наблюдательного пункта прямой кинжальной струей — выдувающий все живое ветер. Ни прыжки, ни взмахи рук не помогали. Казалось, кровь уже давно застыла в жилах, а мясо примерзает к костям. Живыми пока оставались только вши да голодная боль живота. Затемненное сознание высветило: «Пора!» Вылез из-под каменного козырька, не пригибаясь, в полный рост пошел по гребню высоты. Шел медленно, ни о чем не думая. Промелькнуло одно желание: «Лучше — снайпер!» Первая пуля тут же просвистела над ухом. Не отшатнулся, не ускорил шага. Не было страха. Смотрел на себя как бы глазами немцев, торопливо посылающих пулю за пулей: успеть бы, пока не скрылся. Не спешите, успеете. Высекая из камня искры, у самых ног прошлась пулеметная очередь. Как пчелиный рой в непогоду, окружили голову пули. Какая-то сила приподняла и кинула за гребень высоты. Опомнился около валуна, в десяти метрах от НП . Отчаянно жестикулируя, над самым ухом что-то кричал телефонист. — Что случилось? Штаб требует обстановку! — Ничего не случилось. Все спокойно! — Спокойно? Что ты там выкобенивал? — Показалось, фрицы ползут... — Смотри: доиграешься! Перед кем храбрость показываешь?! Немного согрелся, просветлело сознание. Видно, не пора. Только увидев шесть воронок от разрывов крупнокалиберных мин, понял, какая сила швырнула его с гребня высоты. Тридцать первого декабря предстояло дежурство до двенадцати ночи. Узнал, что в это время радисты настроятся на Москву. Мысль, что услышит Москву, взволновала. Ждал чего-то неожиданного, большого. Казалось, могущество Сталина не имеет предела, что он может, как 11