Сибирские огни, 1987, № 5

— Нам бы, Валерка, только до лета дожить, там мы не пропадем. Но до лета они не дожили на своем чердаке. 8 Прибежали девочки в белых передничках, с бантиками в волосах, принесли записку от Колькиной классной руководительницы Олимпиады Сергеевны с просьбой прийти в школу. Собралась Тонька — знала, что все равно придется идти и выслушивать нотации. Замечать стала Тонька, почему-то с каждым разом все болезненнее и болезненнее выслушивает она нотации — наверное, потому, что понимать стала справедливость их, хотя и подсознательно. Раньше, бывало, они от нее отскакивали, как мячик от стенки. Теперь... теперь тоже отскакивают, но уж почему-то очень больно получается это — в какую-то одну и ту же болячку попадают. Тонька злится. Злится на себя, на свою, теперь уже очевидно, неудавшуюся жизнь, на непутевого сына. Но больше всего почему-то на всех остальных была зла — на тех грамотных, путевых, которые работают начальниками и все у них в жизни хорошо и правильно... Прошлый раз в учительской обступили ее как в зверинце. И каждый норовит учить, каждый воспитывает. Почему эти люди так любят воспитывать друг друга — ну прямо медом не корми! Даже эти свиристелки с кобыльими хвостами на затылке туда же: «Вы должны прежде всего думать о сыне, а потом уж о себе, о своем благополучии...» Как будто Тонька не знает, о чем ей прежде всего думать!.. Дуры стоеросовые! Сами-то, кроме, как в книжках да в кино, и любви не видели настоящ... И прикусила язык Тонька — поняла, наконец, что полтора десятка лет долдонит эти слова о настоящей любви, а сама ее, настоящую любовь, все-таки, наверное, в глаза не видела, иначе разве так жизнь у нее повернулась бы... Тонька шагала по улице и все встречные казались ей такими же «чистенькими», как те учителки, к которым она шла, такими же любителями поучать — и против них в Тонькиной душе закипала неприязнь, будто они тоже были виноваты в том, что ее сын бросил школу и сбежал из дома. Но на этот раз Тоньку встретили молча, каждый замер на своем месте и за своим делом — кто листал методическое пособие, тот так и застыл с полуперевернутой страницей, кто тянулся к стопке тетрадей, чтобы взять очередную на проверку, у того так и замерла протянутая рука, одна из учительниц поправляла прическу перед зеркалом, обернулась, да так вполоборота и осталась. И только незнакомый мужчина в чёрном костюме и больших очках с черной оправой как листал неторопливо классный журнал, так и продолжал в одной и той же графе на каждой странице проверять оценки. Почему-то Тонька сразу обратила внимание именно на него — или потому, что раньше нс встречала его здесь, или чем-то другим привлек он ее внимание. — Мне бы Олимпиаду Сергеевну,— смиренно попросила она. И все вдруг задвигались, с подчеркнутой деловитостью начали перекладывать стопки тетрадей, будто она могла подслушать сказанное минуту назад все нелестное о ней. Мужчина во всем черном оторвался от классного журнала и с интересом стал смотреть на нее. А молодой человек в спортивном повернулся к мужчине с таким видом, словно хотел сообщить ему, что, мол, вот она та самая и есть, о которой только что вам говорили... А может быть, Тоньке все это лишь показалось — думается, что все только и заняты ею. — Проходите, садитесь,— молодой человек поставил ей стул сбоку отдельно стоящего столика. Тонька скромно присела на краешек, поджала ноги. И только после этого подняла, наконец, глаза, надеясь встретить любопытствующие взгляды учителей. Но все подчеркнуто старательно занима­ 113