Сибирские огни, 1987, № 5

Можно подумать, что ты из-за Кольки на мне женился — чтобы его выучить... Во всяком случае, Колька не был для меня помехой и препятствием. Ты это видела. Попробуй теперь найди для него такого, как я. — Я не для него искать буду, а для себя. — 1ы всю жизнь для себя живешь. — Витя, разные мы с тобой люди. Не поймем друг друга. Так что давай прекратим этот разговор. Ты собрался уходить? Уходи. Прощенья просить у тебя не буду — не я виновата, ты виноват.—Мать долго молчала, дядя Витя ждал — должно, ему страсть как хотелось знать, почему же он виноват.— Слишком ты деловой и рассудительный. Я не привыкла так жить — чтобы все головой и ничего сердцем. И вообще — на будущее тебе скажу: какой-то ты вялый... Женщины не любят таких. Понял? Наступила тишина. Хлопнула крышка дядивитиного чемодана, скрипнула половица— это скрипнула та, которая если на кухню идти — значит, дядя Витя пошел воды попить. Он много воды пьет всегда. Точно — зажурчала вода из крана. Половица скрипнула писклявее — это та, в ихней комнате — значит, мать ушла из большой в ту комнату. Заскрипела панцирная сетка — легла на кровать. Сейчас будет смотреть в потолок, не мигая, до самого вечера. Она всегда так делает. Дядя Витя потоптался в большой комнате — слышны его переступання с ноги на ногу. — Ну, так прощай, Тоня. — Счастливо,— поспешно ответила мать. Колька едва успел отскочить от двери, когда дядя Витя распахнул ее. — Ты чего тут делаешь? — Дядь Витя, а ты не уходи,— попросил он жалостливо. — Нет, брат, ничего не получается у нас с твоей матерью. — А ты возьми ремень да выпори ее. — Выпороть, говоришь? Это не я, это дед твой должен был сделать лет на десяток пораньше — может, тогда бы помогло. А сейчас бесполезно... А ты вот что, парень. Кончай все это шалопутство, берись за ум, учись. Понял. Это тебе мой наказ. Ну, будь здоров,— протянул он руку Кольке, как большому. Это еще сильнее растрогало его. — Дядя Витя, не уходи-и,— заканючил он. Но Виктор уже быстро сбегал по лестнице. Колька стоял на площадке и плакал. Слезы капали на перила. Он водил губами по этим перилам и слизывал свои соленые слезы. В эту минуту он любил дядю Витю сильнее, чем родную мать. Стоял и мысленно твердил: «Сбегу! Сбегу к деду с бабушкой...» 4 Летние каникулы проводил у деда с бабкой. Приезжал осенью всякий раз загорелым, с выцветшими до белизны волосами, с облупленным, словно молодая картошка, носом, но подросшим и окрепшим. Тонька никогда не питала горячей любви к сыну, поэтому возвращался Колька к матери неохотно. И чем взрослее становился Колька, тем больше увеличивалась полоса отчужденности — мать и сын отдалялись друг от друга. После каникул Колька первым делом обшаривал всю квартиру и находил в кладовке, в ванной комнате, у матери под кроватью, на кухне, в общей большой комнате за дверью — всюду, всюду, где только есть малейший закуток, пустые бутылки. Значит, мать хорошо провела лето! Каждую находку Колька сопровождал победным кличем. Потом деловито складывал бутылки в хозяйственную сумку и уносил их в подвал в сарайку. Там он составлял их рядами, считал и пересчиты­ 105