Сибирские огни, 1987, № 5

рают,— мать ее на работе в колхозе, а девочка пришла из школы, не успела даже переодеться, побежала выгонять козу. Словом, такого напридумывала!.. А хорошо, когда кто умеет придумывать — можно наговорить Августе Петровне три короба! Такой всегда выкрутится. Колька выкручиваться не умеет — если набедокурит, стоит насупившись, смотрит исподлобья и молчит. Он у бабки еще понял, что можно отмолчаться от кого угодно — натворил и молчи. Бабка подзатыльник даст — на этом все и кончается. А вот в школе заставляют отвечать. Пробовал отмалчиваться — мать вызывают. Пробовал не передавать записки, так девчонки-ябеды приносили. Колошматил их. Они стали встречать мать по дороге к дому с работы. А с матерью хоть отмалчивайся, хоть не отмалчивайся, ремнем как врежет — долго потом чувствуется это место... Эх, научиться бы придумывать — тогда можно было бы все напридумывать и никогда бы не попадало... А еще Колька любит мороженое. Выпросит у дяди Вити двадцать копеек и купит мороженое в вафельном стаканчике, отойдет в сторонку и съест. Но ведь каждый день не будешь у него просить. А мать дает только на обед. А что, если не обедать? Пробовал — живот подводит. Но все равно хорошо — мороженое вкуснее обеда. Но потом увидел, кто-то из ребят принес из дома кусок хлеба с салом и на перемене жевал. Колька обрадовался — он же тоже может носить из дома хлеб с салом. А деньги — на мороженое... Потом долго в душе гордился своей сообразительностью. 3 Зимой стал замечать Колька, что мать с дядей Витей перестали смеяться, ходят сердитые, особенно мать — уж не из-за него ли? Постоял, подумал — наверное, нет, потому как если бы из-за него, то мать всыпала бы ремнем — и весь разговор. А то на него даже не смотрят, будто его и нет. В те вечера, когда дядя Витя работал во вторую смену, мать устраивала дома пирушки — это она стала делать недавно, зимой. Приходили какие-то мужики и материны подруги и пили. Его, Кольку, в такое время выпроваживали на улицу — давали рубль на мороженое. — Далеко не уходи,— говорила мать, раскрасневшаяся, с необычно блестящими глазами,— У подъезда поиграй. А мороженое завтра купишь. Но он не хотел терпеть до завтра, бежал в гастроном. И там толкался до закрытия магазина, съедая одну за другой несколько порций. Он знал уже, что домой надо являться как можно позже, тогда мать будет довольна. Наконец, магазин закрывали, и он брел по направлению к дому. У дома он выходил на улицу и начинал считать балконы, стараясь отыскать свой. Днем он определял его по фанерке, которую еще осенью засунул между прутьями. А теперь фанерку не видно — темно. Надо считать — их балкон второй от края на четвертом этаже. Вот он. По правую сторону от него мамкина комната с дядей Витей, а слева — кухня... Колька вздохнул: ни в одном окне света нету — спят, что ли? Он обошел три раза вокруг дома. Начал мерзнуть — давно бы закоченел, если бы не полушубок, который сшил ему к этой зиме дед, да не новые валенки ручной катки. Когда проходил четвертый раз, на кухне загорелся свет... Наверное, можно идти. Он, не торопясь, поднялся на четвертый этаж. Достал свой ключ и стал открывать. Долго замок не поддавался — до тех пор, пока мать нѳ помогла с той стороны, к В большой комнате обе материны подруги босые стояли и торопливо расчесывали волосы. Два мужика сидели один на полу, другой на его, Колькиной, кровати — оба обувались. У стены брошено вдвое свернутое одеяло и одна подушка. На кухне тоже валялась посреди пола подстилка и его, Колькина, подушка. 103