Сибирские огни, 1987, № 4

национального татарского характера (иду­ щая от предков с еще доермаковской эпо­ хи) хранят и ведут поэтический дар Кура- лова, придают ему оригинальность и глу­ бину. Мелодия звучала, лилась издалека, Нисколько не крепчала, а плавала слегка. Не отрицая темы поэтической горняцкой столицы, замечу все же, что стихи с древ­ ним срезом, где остро пахнет степью, ко­ чевым духом, где рельефно проступают ка­ кие-то особенности национального харак­ тера, которые чувствует и передает Кура- лов,— эти стихи привлекают меня больше. В них есть некая свобода и гордыня, в них продувает вольным ветром и слышен даль­ ний топот табунов: Я на небе прочел в просыхающей мгле, Что в далеком году проживал на земле. Раньше солнца вставал и всходил на коня, И четыре огня провожали меня. Я в четыре пространства один уходил. Конь скакал и копытами по свету бил. И ложилась в траву за верстою верста. А теперь наяву только пар ото рта. К сожалению, направленность книги не позволила включить в ее состав подобные стихи, они присутствуют здесь лишь как исключение. На самом деле их много, и, на­ верное, когда-нибудь они составят отдель­ ную, весьма своеобразную книгу. Ведь та­ кой лениво-протяжной, чисто азиатской интонации не встретишь в стихах какого- нибудь среднерусского поэта: На горло песне наступать — Или не надо? Ложиться в срок и засыпать — Или не надо? Жениться в срок, детей родить — Или не надо? А после в люди выводить — Или не надо? И по календарю стареть — Или не надо? И в срок улечься, умереть — Или не надо? Такие стихи могли возникнуть только на сибирской почве, в горниле подлинно интер­ национального смешения языков и народ­ ностей. В этих стихах, на мой взгляд, больше собственно поэтической материи — как будто древний инструмент под чьей-то неведомой рукой тревожно постанывает, как будто свист стрелы то ли приближается, то ли удаляется. Куралову, видимо, не след забрасывать это направление творче­ ского поиска. В эти стихах меньше тенден­ ции, программы, которая рано или поздно, но ведет стихи к вырождению, губит поэ­ зию. Вообще, книга получилась ровная и силь­ ная, а главное — цельная. Нет явных про­ валов, нет мотивов, чуждых стержню кни­ ги. Может быть, поэтому и возникает по закону противоречия какая-то неудовлетво­ ренность — уж слишком ровная и слишком цельная. Хочется взлетов, хочется остроты и резкости высказываний, хочется той мо­ лодости в стихах (с ошибками и заблуж­ дениями души), которую могли позволить в своих книгах наши предшественники в ■І°Ж началу д четверть река , щзад. № етМ нчстояи^о, ВДдоод ^«ЛРЛЛНг занного для книги поэта из горняцкого го­ рода. Державность голоса — это прекрасно. Но стихию таланта нельзя загонять в строгие рамки. Степная река, река древнего сибир­ ского Дикого поля часто блуждает, каж­ дую весну ища для себя новое, более удоб­ ное русло. 5 В конце 1979 года, открывая областное совещание молодых литераторов, точнее, открывая поэтический семинар, Елизавета Константиновна Стюарт начала с того, что зачитала несколько определений поэзии (из словарей и прочих источников). И, зачитав, продемонстрировала тем самым, что опреде­ ление поэзии за века ее существования не найдено. Единственно, что известно поэтам и читателям, есть то, что поэзия —тайна, чудо, которое, слава богу, в обозримом будущем разгадке не подлежит. Все вроде ясно, даже привычно. Но не­ давно я наткнулся на строчки, с чеканной классичностью формулирующие, что поэзии противопоказано: Когда сокровенное явлено — Что в нем остается чудесного? (Это Виктор Лапшин, которого заметил и одобрил еще Н. Рубцов, но которого вновь открыли спустя полтора десятилетия.) Да, на самом деле, поэзия существует до тех пор, пока существует познание. В том числе — и познание самого себя. Страсть познания неведомыми, но неразрывными нитями связана со стремлением человека к счастью. В свою очередь, познание себя и мира, равно как и приближение к счастью, возможно только через любовь. Цитата из В. Лапшина о связи сокровен­ ного и чудесного, все эти вечные и вечно живые вопросы вновь возникли после пе- речтения невеликой и по формату, и по объему книги Марии Бушуевой «Стихотво­ рения». Мария Бушуева очень хорошо понимает, что предмет поэзии именно в познании со­ кровенного, что вся тайна, все чудо настоя­ щих стихов заключены в преодолении этого удивительного противоречия — между стремлением выразить самые глубинные, са­ мые непознанные движения души (запечат­ лев их в слове) и встречным стремлением сохранить и в слове всю тайну этих дви­ жений души, сохранить запечатленными чудесное очарование любви, родства, благо­ говение и умиротворение перед природой и красотой. Логически такая задача в прин­ ципе не разрешима, но опыт мировой поэ­ зии показывает обратное. Самое удивитель­ ное, что в лучших стихах это удается и Марии Бушуевой. Художественные достоинства сборника «Стихотворения» очевидны. Среди пятерых представленных в этой статье авторов М. Бушуева выделяется уровнем поэтиче­ ского мастерства, той самой культурой сти­ ха, о которой уже шла речь. Это и объяс­ нимо, поскольку поэтесса родилась и вы­ росла в Новосибирске, на почве, богатой щращческ.и.ми ,,:®радициями. и ноя. няКнига вьізывавппзітраднве «увствомгвобод.