Сибирские огни, 1987, № 3

ностей по почте. Вначале я отвечал на них, пытался урезонить ее, но все было бесполезно. В конечном счете, я просто стал выбрасывать ее письма, не распечатывая, и сказал, чтобы меня не подзывали к телефону, когда она будет звонить. Только бы мне узнать, кто этот тип в моей конторе, который сообщил ей, что я в Туре. Кем бы он ни оказался, он вылетит с работы с такой быстротой, что и охнуть не успеет, и я позабочусь о том, чтобы для него навсегда была закрыта дверь в область юриспруденции. Неожиданно Хейзен остановился, бросился в большое кресло, лицо его покраснело, и он зарыдал. Стренд стоял, беспомощный, охваченный ужасом и состраданием, со страхом и болью глядя, как этот могучий мужчина корчился в муках, в потоке слов изливая свою вину, свою ненависть, свои вдребезги разбитые надежды. С минуту Стренд не мог произнести ни слова, не в состоянии был протянуть руку дружбы или руку помощи этому человеку, которого, он чувствовал, невозможно спасти. Вот и наступила расплата за это лето, подумал он. Но почему я? Почему именно я должен расплачиваться? Но тут же устыдился своих мыслей. — Пожалуйста, успокойтесь,— произнес он.— Теперь все кончено. — Ничего не кончено,— ответил Хейзен. Сейчас из его груди вылетали сдавленные стоны, высокие, жуткие.— Это никогда не кончится. Уйдите. Прошу вас, уйдите. Простите меня и уйдите. — Ухожу,— сказал Стренд с облегчением, что может покинуть эту комнату, не видеть горя Хейзена.— Вам следует принять успокаивающее или снотворное. — Я не держу подобных лекарств. Слишком велико было бы искушение,— ответил Хейзен, не глядя на него, однако, уже более спокойным голосом. — Я могу дать вам. Всего одну таблетку. — Одну таблетку,— Хейзен хрипло рассмеялся.— Есть одно средство. Цианистый калий. Благодарю вас. И ступайте. — Хорошо,— Стренд направился к двери.— Если я вам понадоблюсь ночью, позвоните мне. Хейзен поглядел на него. Глаза его покраснели, губы дрожали. — Простите меня, мой друг,— сказал он.— Не беспокойтесь. Все будет в порядке. Я не позвоню. Стренд вышел из комнаты и зашагал по коридору к своему номеру, чувствуя себя усталым и опустошенным. Заключенные Катерины Медичи были не единственными, кого публично пытали в долине Луары. Лесли оставила дверь незапертой, и он вошел в номер. Горела одна только настольная лампа. Лесли, укрывшись одеялами, спала, слегка похрапывая, что случалось с ней, лишь когда она бывала больна. Он потихонечку разделся, но даже во сне она почувствовала его присутствие и открыла глаза. Он собирался уже лечь в свою кровать, как она протянула к нему руку. — Пожалуйста,— прошептала она.— Сегодня. Он поколебался, но всего лишь секунду. Если когда-либо и было подходящее время для ощущения лежащего рядом с тобой любимого, родного человека, то это был как раз тот случай. Он скинул пижаму и лег рядом с ней. Они лежали на узкой кровати, и он прижимал ее к себе.— Ничего не говори,— пробормотала она,— ничего. Она начала осторожно ласкать его. Потом они отдались друг другу нежно, молча, предоставляя возможность страсти и признательности — этим двум великим, запоминающимся подаркам любви — сгладить в их памяти неразбериху сегодняшнего вечера. После этого Лесли почти мгновенно погрузилась в сон. Он же лежал с закрытыми глазами, не в силах заснуть, сердце его вдруг стало независимой, неуправляемой частью тела, и прыгало, точно сумасшедшее. Нет, это невозможно, подумал он, это будет слишком. Усилите