Сибирские огни, 1987, № 3

кресле. Он еще не раздевался, пиджак и жилет были измяты. Воротничок расстегнут и оттянут, галстук ослаблен, точно ему трудно было дышать, и выглядел он далеко не так, как обычно. Он взглянул на Стрен- да, устало провел рукой по лицу, согнав с него хмурый вид, и его сменило выражение растерянности. Я хочу извиниться за этот проклятый вечер,— хрипло произнес он. Забудьте об этом. Я попадал в ситуации и похуже. Я нет,— произнес Хейзен.— Эта женщина умалишенная. Разве можно когда-нибудь забыть этот дикий крик'1 — Да, у нее ОТЛИЧНЫЙ голос. Она обожает устраивать сцены. Особенно в моем присутствии. Это ее любимое развлечение.— Хейзен поднялся, еще больше оттянул воротничок и заходил взад и вперед по комнате.— Миссис Харкор взяла вещи и уехала. Меня не удивило бы если бы вы все поступили точно так же. Спасибо, что вы не оставили меня в самую мрачную минуту... учитывая все эти чудовищные оскорбления. Не знаю, что бы я делал сейчас, не имей возможности поговорить с вами. Прежде всего я обязан вам некоторым объяснением. — Вы ничем мне не обязаны, Рассел. Хейзен покачал головой, продолжая ходить. — Это правда, что касается Барбары. Наверное, не умно было с моей стороны брать ее с собой. Я заметил, что Лесли отнеслась недоброжелательно к ее присутствию. «Барбара,— подумал Стренд.— Вот я и узнал ее имя». — Я очень привязан к ней. И нам, действительно, надо было обсудить ряд юридических вопросов,— произнес Хейзен несколько вызывающе.— К тому же мы никому не причиняли вреда. Она прекрасная женщина, и я не знаю, удастся ли мне когда-нибудь объяснить ей, что произошло сегодня. В прошлом году она приезжала в Штаты по делам и провела пару выходных у меня за городом. Но тогда в доме, помимо нее, было постоянно, по крайней мере, еще человек шесть. Черт бы побрал этих любопытных соседей. «И конечно же друзья в Америке поспешили осведомить меня о твоих планах»,— передразнил он голос своей жены,— «Легионы друзей». Боже, а вся эта гадость о вас и вашей семье? Как можно говорить плохо о моих отношениях с такими людьми, как вы, и о том, что я оказываю иногда кому-то небольшую помощь... Это выше человеческого понимания. В мире не осталось никакой порядочности. Аллен, никакой, и никакой веры в добро. Только злоба. Одна злоба. Эти шакалы, которые пьют за моим столом. Пируют в моем доме, готовы разорвать человека на куски ради десятиминутного удовольствия позлословить о том, что их вовсе не касается, что чисто, как дыхание младенца. Господи, может, лучше отдать ей этот чертов дом. Будь проклят этот легион друзей,— Сейчас он говорил громко и ходил все быстрее и быстрее. — Вы ДЕЙСТВИТЕЛЬНО хотите отдать ей дом? — Что еще мне остается делать? Ее угроза о самоубийстве — не просто слова. Когда вы ушли и мы остались одни, она сказала, что уже связалась с одним адвокатом в Нью-Йорке,— я знаю этого господина и не подошел бы к нему на пушечный выстрел,— и написала ему обо всем злонамеренно и до мельчайших подробностей с инструкцией передать это в газеты после того, как она наложит на себя руки. Мое имя будет смешано с грязью, а также и имена многих других людей, и семейная жизнь многих прекрасных пар потерпит крах. Так что я вынужден пойти на это. Буду с вами откровенен — я ненавижу эту суку и был бы рад, если бы она сдохла, но я буду казниться всю жизнь, если она умрет из-за меня, из-за грязных долларов и дряхлого старого дома. Я отдам ей все, даже если остануоь без единого цента. Но этого не случится. Она была богата всю свою жизнь, но вы, наверное, заметили, какой у нее блеск в глазах, когда она начинает говорить о деньгах. Я спущу на нее одного стойкого молодого адвоката из своей конторы, и ей придется 77