Сибирские огни, 1987, № 3

— Она никогда не была хорошей женой,— призналась Линда,— Она превратила его жизнь в ад. Не представляю, как он вообще мог выносить ее. Она вечно унижала его. На любом вечере, когда кто-нибудь спрашивал его о судебном деле, которое он ведет,— вам, наверное, известно, что о нем постоянно сообщают газеты, он просто нарасхват, самые влиятельные люди в стране, в деловом мире, в правительстве приходят к нему за советом,— и вот, как только он начнет кому- то, кто обратился к нему с вопросом, разъяснять какие-то юридические тонкости, она начинала глумиться над ним: «Перестань докучать нашим гостям. Им и так известно, что ты в своей профессии самый великий крючкотвор». Крючкотвор! Это Рассел-то? Конечно, всякий испытывал жалость к ней — все-таки потерять ТАК сына и видеть, КЕМ стали дочери,— но ведь существуют же какие-то светские приличия. Однажды у них в гостях был один сенатор, очень уважаемый человек, однако, по мнению миссис Хейзен, он принадлежал не к той партии, и она сказала: «Вы ничтожный слюнтявый дурак»,— прямо ему в лицо после того, как он сказал, что голосовал за законопроект, который она не одобряла. Ну, какой мужчина мог бы жить с такой женщиной? И даже тут, неважно, что она сейчасм болтала, именно она бросила его, а не он ее. В дверь постучали, и Стренд открыл, чтобы впустить официанта, принесшего виски. Он налил крепкий напиток в три стакана и один протянул Линде. Она выпила половину одним судорожным глотком. — Знаете, что я вам скажу,— продолжала она,— я не осуждаю его за миссис Харкор и за всех других. Несмотря ни на что Рассел — воплощение порядочности. Что бы он ни делал, он держит это про себя. Я была искренне удивлена, когда он появился с миссис Харкор. Должно быть, всякое терпение у него лопнуло. И признаться, даже за такое короткое время она мне очень понравилась, в самом деле, очень понравилась. Такая симпатичная и с чувством такта. Откровенно говоря, я была рада за Рассела, и я никогда раньше не видела его таким жизнерадостным. Стренд услышал смех из ванной и повернулся озадаченный, когда Лесли, заново подкрасившись, вошла в комнату, продолжая хихикать. — Чего ты смеешься? — спросил он, стараясь скрыть гнев: когда Линда находится в таком состоянии, смех казался кощунством. — Я вспомнила, как треснула эту женщину,— ответила Лесли, все еще посмеиваясь.— Это самый приятный момент в моей жизни. Больше того, я сломала о нее ноготь. Сама не ожидала, что ударю ее. Это случилось непроизвольно. Ага, виски. Как раз то, что сделает этот вечер законченным. Рассчитываю на тебя, Аллен, ты уложишь меня в постель целой и невредимой. Я предполагала, что в Европе будет интересно, но никогда не думала, что НАСТОЛЬКО интересно,— Она подняла бокал. За мои ноготь,— сказала она.— И за дилетанток- художниц, и за ничтожных учителишек, и их дочерних отпрысков, и за евреев. Мне начинают нравиться вечеринки светского общества,' в самом деле, они такие ИЗЫСКАННЫЕ . — Ты хорошо себя чувствуешь? — спросил Стренд с беспокойством. — Великолепно,— весело ответила Лесли,— Сегодняшний вечер стоит всего лета. Раздался телефонный звонок, и Стренд снял трубку. Звонил Хейзен. — Аллен, мне хотелось бы поговорить с вами, если вы не возражаете. Вы не могли бы зайти ко мне в номер? Только вы один, пожалуйста. Как женщины? У них все в порядке? — Сейчас буду. — Передавай от меня привет любовничку,— сказала Лесли весьма недружелюбно,— Мы будем ожидать сводку с передовой. Дверь в номер Хейзена была слегка приоткрыта, и Стренд вошел, предварительно постучав. Хейзен, нахмурившись, сидел в глубоком