Сибирские огни, 1987, № 3

— Д а лучше б соврал,— вздохнула.— Взял бы и соврал: Полина мне было так тяжело без тебяі.. — Ну, это-то само собой, что об этом говорить. Ясное дело, скучал. Соберемся компанией с холостяками — ну, которые там без жен,— и я тоже вроде как холостяк: без тебя-то. Полина глядела рассеянно — сквозь него. Ей захотелось, чтоб он ушел. Она подумала, что вот и нарушено целомудрие ее жилища, и пожалела об этом: ни за понюшку табаку потеряла сегодня половину козырной фразы, приготовленной в упрек Проскурину: «У меня все эти годы никого не было. И порог этой комнаты не переступал...» Переступил. Но еще можно было уберечь первую половину. Полина поднялась с дивана, церемонно выпрямилась: — Ну, как говорят в таких случаях одинокие гордые женщины, время уже позднее, пойдемте, я вас провожу. — Что? — не понял Юра. Полина безоговорочно, хоть и грустно, улыбнулась. — Вот те на! Чего это ты, а? Может, я не так что сказал? Все не так, все не то сказал. И сейчас говоришь все не то и не так. — Я очень устаю на работе. Извини. Действительно, уже поздно. — Можно, я это допью? — попросил Юра.— На посошок. Вылил из бутылки остатки муската, выпил. — А я так рвался в отечество! Думал: друзья, привычная еда, все родное... И вот нате, «время позднее». И в прихожей снова: — Нет, ну Полина, ну как же так, а? — Все-все-все! А его жена присылала Полине письмо с просьбой о подложной телеграмме. (Интересно, знал ли об этом Юра?) Полина ответила: «Я рада, что мы так цивилизованны, что можем сохранять между нами приличные отношения». Дальше она отказывала ей. «Понимаете, Рита, я не настолько атеистка, чтобы считать эти опасные игры безнаказанными. Это только кажется, что акт невинный: подумаешь, ведь не убиваете же вы свою мать на самом деле. Но я как врач располагаю множеством фактов, которые невозможно материально объяснить, поэтому я не могу разделить вашу легкомысленную небрежность. Мир не так примитивен, и связи в нем не только очевидные». И вот он лежит перед нею, беззащитный — спящий. Напрасно Полина надеялась, что обозналась. Щетина пробивалась на подбородке черная, Юрина. Лицо измученное, опавшее. Вот-вот грянет Новый год, и люди в домах сдвинут бокалы и загадают свои сокровенные желания. У каждого свое упованье. Одна только Полина уже не верит в Новый год, в его магическую силу, и на все праздники она берет себе дежурства, за что ей так благодарны коллеги. Не понимают, что никакой самоотверженности тут нет. Одна ей сегодня уже звонила в ординаторскую: «Полина, я тебя прошу, в самый момент Нового года, я тебя умоляю, у меня в кармане халата найдешь карты — раскинь на меня, а? Я своим рукам уже не верю: они у меня подтасовывают. Раскинешь?» Раскину. Месяц уже не выпускает карт из рук, все гадает на своего червонного короля... Полина раскинет. Ей нетрудно. У нее нет своего короля и «интереса». А у мальчика в ее палате, похоже, острый аппендицит, срочно нужно показать хирургу. В хирургию она не дозвонилась, не отвечала ни ординаторская, ни постовая сестра, и Полина отправилась туда сама — найдет сейчас дежурного хирурга, где там они киряют 71