Сибирские огни, 1987, № 3

людей, которые ценят, чтоб их разоблачали и ставили на место. Понеслась стремительно любовь, и Вичка ничего не боялась. Она лезла на рожон, и Сане вначале приходилось ее удерживать — в соответствии с его (видимо, ошибочными...) идеальными представлениями. Вначале. Летом было короткое межсезонье со свободным расписанием тренировок. Подвал в рабочем общежитии (база их секции — в углу инвентарь, лыжи, ролики, крепеж; дегтярный, конюшенный запах работы, пропотелой кожи ботинок, трудного счастья — здесь они сходились каждый день перед тренировками, сидели на каких-то списанных канцелярских стульях, на случайных колодах, а кто на столе, изъеденном следами слесарных усилий; они все были молодые и с большим запасом сил, они все любили одно: лыжи, труд, пот, борьбу, и победу, и этот неповторимый дегтярный запах; они много смеялись, и подтрунивали, и разыгрывали друг друга, и каждый был другому выручающим братом — больше, чем братом — они все были нежны друг к другу остаточной нежностью детства: и здесь, в подвале, был их общий дом — то желанное место, куда любой из них мог прийти естественнее, чем в дом своей прописки) — и этот подвал стоял теперь закрытый, Михал Ильич уехал на неделю отдохнуть, и замок на той двери, за которой воздух роднее свободы, было совер- .шенно нестерпимо видеть. Как руины. Как пожарище. Такая же тоска. Вот тогда Саня и взял у брата мотоцикл. Палатка, спальники — мотоцикл навьючен, как ишак, на оба бока. Она была у Сани первая. Это как гроза, и гром, и ливень: щетина дыбом. Как только в юности и только в любви. Саня понял, что она не новичок. Говорить об этом СЛОВАМИ он не смел. Это как у верующих тайное имя бога, которое ПРОИЗНОСИТЬ не сметь. Или как в сказке: к а ж д о е с л о в о п р е в р а щ а л о с ь в з ме ю или л я г у ш к у . Очень даже может быть: превращение слова в некий предмет. Поэтому со словами следует обращаться осторожно; есть решительно непроизносимые; а из тех, что произносимы — не все исходят из гортани легко. Значит, есть что-то, мешающее им выйти. А раз оно есть, это препятствующее нечто,— значит, оно зачем-нибудь да нужно, не станет природа трудиться над лишним, ненужным приспособлением. Вичка тоже не говорила об этом. Но в ее умолчании был совершенно другой смысл: она не удостаивала об этом говорить, как о н е с т о я щ е м . Саня мучился реликтовым мужским закаменелым сомнением — сам стыдясь его. Оно оказалось тяжело, почти непосильно, но перешагнул и это. Вичка стоила любых преодолений. Они неслись, каждый день меняя стоянку, мчались, как сумасшедшие, как зажаленные дослепу пчелами. Собственно, это было счастье. Как оказалось потом. Нервы, наверное, не выдержали этого оголтелого, с ветром в ушах, этого самого — счастья. Однажды ночью — на шестую, кажется! ночь — поссорились. Вичку зашкалило. Она болтала что-то разнузданное насчет того, что замуж ей выходить совершенно незачем, пока она не насытится свободной жизнью, не наестся до отвала, а ’ срок этот ей пока не виден. Ну ладно бы, сказала и все. Недолго он бы вытерпел. Но ей хотелось топтаться на пятачке этой темы. Медом ей тут было намазано. Нравилось плясать на канате. Из тех, что любят ветер риска. Балансировать на краешке падения не обязательно телом. Духом — оно еще головокружительнее. С о з н а н и е испытывать на отвагу. Им рисковать. Она болтала, что времена сейчас другие — это раньше, в старину, женщинам присуще было целомудрие, но происходило оно, это их знаменитое целомудрие, отнюдь не из высокой нравственности, как это нравится считать вам’, мужчинам, а исключительно из подлой боязни забеременеть. От 58