Сибирские огни, 1987, № 3

И хоть поровну на всех распределен груз — врезаются сильнее лямки в плечи. И — тяжел рюкзак. И все грузнеет он. И все медленнее шаг. И даже кеды — тяжелей армейских кованых сапог, и сильнее устаешь от мысли этой, что отстал, что не осилил, что не смог. Трудно первому, конечно. Но при этом он не хнычет. он идет. и — лишь вперед. Первый знает, что идут другие следом, первый, он не догоняет — он ведет. Он, как знамя, он всегда перед отрядом, на виду, там, где нужнее, где трудней... Первым — легче... Только быть смелее надо, терпеливее последних, и сильней, и выносливей. Не помня про усталость, все шагать, не за отрядом — перед ним... Мне и первым, и последним Первым легче быть. быть случалось. Но стать труднее им. М О Й С П Мой стрелковый полк сражался здорово, он фашистов беспощадно бил, и за это ордена Суворова справедливо удостоен был. Шел он от Смоленщины до Пруссии. Ох, как нелегко было идти! Рыжие, чернявые и русые падали солдаты в том пути. Падали... Но и пред ними падали, чтобы не подняться никогда, полчища той нечисти и падали, что терзали наши города. Л потом маньчжурскими долинами по жаре, по утренней росе шли мы — не бессмертные, былинные, — а простые, смертные, как все. Мы снарядов попусту не тратили, не пускали пули в белый свет. 4 Будут нас солдаты неприятеля,— те, кто живы! — помнить много лет. А когда побоища сурового усмирили мы последний вал, из того СП — полка стрелкового, я ушел, в другой СП попал, где оружье славное и главное — слово, рифма, острие строки, где перо — штыку солдата равное. Жаль, не все — активные штыки... Нам бы всем в условьях боя нового и во всем — и ныне и века — быть бойцами энского стрелкового ордена Суворова полка, жить и петь с отвагою солдатскою, и такую силу дать словам,