Сибирские огни, 1987, № 3

Спустя часа два Юрку уже рвало в ванной от выпитого, Валя, естественно, отхаживала его там, а Ритка не упустила случая, опоясала Саню сзади руками и притулила к его спине горячую свою головушку. Саня давно уже понял: эта хищница охотится за ним не от голода, она победить его хочет своей женской победой единственно для того, чтоб склонился, сдался на ее милость — а она тогда не взяла бы, пренебрегла им. Да, Саня именно так чувствовал: не мужчина берет женщину, а наоборот. Это все защитные выдумки мужиков, что берут — они- На самом деле они, как щенята, стремятся внутрь женщины от страха, как будто назад в родившую их мать: спрятаться в ней, схорониться. И если уж не себя, то хотя бы свое потомство упрятывают глубоко в ней, в женщине, чтоб она его спасла — как будто сами ничего не могут! И роль их, мужчин, во всем этом такая жалобная, что иной раз женщина возьмет да и заплачет над ними. Саня понимал это, и ему нетрудно было сохранять верность своей Вале, лишь перед ней одной оказываясь жалким и беспомощным в своей нужде — а она простит, она сердобольная. Она НИКОМУ НЕ СКАЖЕТ ... Саня резко отдернулся, обернулся — Рита стояла с пьяной улыбкой на лице. — Что за эксперименты! — гневно бросил. — Э , Саня, что, твой поезд уже ушел? Извини, я не знала,— блеснула змея чешуей, сверкнула жалом и снова скрылась в дебрях хмеля — наполовину притворного. — На твоей станции, Рита, мой поезд никогда не стоял! — грубо рассмеялся Саня. О, они были с Риткой старые кореша, ей уж теперь незачем было казаться перед ним хорошей: он уже знал ее плохой, а это иногда очень ценно, когда есть человек, перед которым тебе уже не стать хуже. Хуже некуда. И приходится Сане торчать тут, в Ритиной кухне, выдерживать ее, тряпичной куклой поникшую на полу у холодильника, и стакан ее, стоящий рядом с ней... Неуверенно заглянет на кухню дочка Хижняков — ей уже шесть ' лет — посмотрит на маму — и тихонько скроется в комнате. И Рита на нее взглянет чужеватым взглядом, наморщится в усилии — как бы припоминая, кто это? — не находя в своих чувствах того постоянного места, которое было бы занято дочкой, как это бывает у других матерей, неотлучно-матерей. Ритина дочка была в ее чувствах как квартирантка: видит ее Рита — есть она, отвернулась — забыла. Возможно, душа у Риты вообще построена по гостиничному типу и не помнит своих постояльцев. — Впрочем,— сказала Рита,— я и в самом деле живучая, как кошка. Почитаешь это романы — смех один, какие там чувствительные героини. Наташа Ростова и все такое. Чуть что — горячка и умирать. Я в эти выдумки даже и не верю. У меня от переживаний не то что, а даже аппетит не пропадал. А уж чего только со мной не было, рассказать тебе, Горыныч, волосы дыбом встанут. На три романа хватит... А ничего, цела. Синяки заживут — и опять такая же хожу, прежняя. Только знаешь что — скучнее становится с каждым разом- Только и всего. Глаза меньше видят, слух меньше слышит — скучно потому что. Но ведь скука — это не гордчка! Так что книги всё врут. Она помолчала- Громко сопела — пьянеть, значит, начала. Когда мы приехали туда опять, после отпуска, и вот иду я как-то в кино. И обогнала меня арабская девчонка лет десяти. Оглянулась на меня и похвасталась: «Фи-с-синама!» Дескать, в кино иду, эля! Ну я чуть не заревела: позавидовала ее такому счастью. А она безо всякого вложила свою руку в мою и пошла рядом в великом таком спокойствии завершенного порядка мира. Знакомых каких-то своих увидела и возликовала, и наши сцепленные руки воздвигла, как рефери в боксе, и выкрикнула что-то горделивое: дескать, смотрите, я и эта русская женщина — друзья! И боже мой, думаю, ну откуда люди берут 54