Сибирские огни, 1987, № 3

лось не в ЕЕ, а в Севином сознании, и теперь уже не отделить...) Судья на бракоразводном процессе был интересный мужчина^, ЕИ хотелось произвести на него впечатление — на всякий случай. Мало ли, ведь она выйдет отсюда прямо на свободу и в полную новизну судьбы. Процесс был очень изящный: ни склоки, ни раздора, ни претензий. Судья сказал: — Как жаль! Такая красивая пара. И Сева покосился бы на того, кто сидел рядом, дополняя ЕЕ до пары, но ему нечем было покоситься, ибо ОНА не повернула головы . Сожаление входило в обязанности судьи, но подействовало: ЕИ вдруг самой стало обидно: гибнет такая красивая пара, а номер телефона судьи этого интересного уже занесен в ее записную книжку впрок — какая тоска, боже мой! — снова искать. Неужели любовь единственная среда ее обитания? Сколько себя помнит, с шести лет и по сей день, существовать, как в естественном воздухе, в том, что при карточном гадании называется «интерес». В детстве: «Это главный жених, это запасной». Запасных два: первый запасной, второй запасной — расставишь их по порядку, сердце ни от кого не хочет отказаться. Во взрослости нет слова «запасной», но запасные есть, а зачем? — если все проходит, и вчера по телефону знакомый голос Юры Хижняка ответил про себя: «Его нет». И озираться теперь в автобусе, в кино, на улице: искать. Как в примерочной: приставить к себе то, это — и чем дальше, тем труднее подобрать впору: с годами все больше выбывает из встречного поиска. Выбыли — и ходят с успокоившимися впредь лицами — решили жить уж так, как есть. Сошло, облезло, как краска с забора, ожидание, вопрос, предчувствие. Одной только ей, Полине (вот, имя вскрылось: Полина), рыскать, как ненасытному зверю, искать поживы, охотиться впрок. А судья окончил дело и отпустил ее на свободу, даже не взглянув на нее — и зачем тогда остался у нее в записной книжке его телефон? Юрка кончился, «его нет». И если они все еще продолжают встречаться — так это всё бедная слабость человека к безопасной пологой линии, без изломов и поворотов. Каждое свидание все еще предполагает обязательность следующего, и эта обязательность уже вызывает взаимную зевоту, но ни один не отважится взять на себя: сломать эту плавную покатую линию отношений. «Его нет» вот все, на что мы еще отваживаемся. Сева предполагал, что мечта или воспоминание должны отличаться от происходящего события: без подробностей и с освещением как в театре: круг света, а остальное теряется в сумраке. Но так и не смог зафиксировать на «деле» эти различия. Или сознанию все равно, где оно _ в прошлом, настоящем или будущем — или — снова приходится предположить — Сева всегда был при настоящем, свободно передвигаясь по оси времени. И еще одно наблюдение: Сева мог оставаться только присутствующим наблюдателем, а смешать свое сознание с сознанием реципи- ента — для помощи ему — не мог. Впрочем, он и сам был беспомощен, и нечего было ему подсказать своему альтер эго, когда женщина рядом все больше западает в какое-то необъяснимое отчаяние. Женщина — Полина. Вот она говорит: „ — Я умру — и ты тайком скажешь мне спасибо за такой умный поступок. — Что за чепуха! (Ох, как это надоело!) Она как не слышит. — В выпускные экзамены в школе я готовилась целыми днями, а бабушка моя все звала меня поесть. Зайдет в комнату я не хочу. Другой раз зайдет — я опять не хочу- А в третий раз зашла я как рявкну на нее: мол, сказала же, не хочу! А бабуля моя вздрогнула, заплакала и пошла прочь. Она уже такая старая была... 49