Сибирские огни, 1987, № 3

Сева помаленьку начинал пробуждаться. Сн был как Кай в сказке про Снежную королеву. Он мастерил слово «вечность», ему некогда было присутствовать при жизни. Заколдованный. — Папа, там, в деревне, звери...— Руслан дрожал, подыскивая более сообразное слово.— Ну, домашние, коровы, коровята... Нина рассказывала: — У товарища видел, как мать доит корову. Стоит рядом, вычисляет: «Мно-ого молока будет: вон какой живот!» А товарищ его порассудительнее, объясняет: «Молоко не в животе, в животе теленок!»Сева не знает, как надо. Кажется, улыбаться. Он с трудом припоминает порядок жизни. Дома Нина ахнула: все предметы были мертвые, как деревья в погибшем лесу, хотя стояли и сохраняли прежнюю форму. Она все перевернула вверх ногами, каждую вещь обтерла и обласкала прикосновением. Вещи задышали и ожили. Потом, вечером, когда дети уснули, она повлекла Севу гулять- Она то брала его за руку, то отпускала, то забегала вперед и пятилась перед ним, заглядывая в лицо. Что-то путано рассказывала. Какой парень был раньше ее отец и что с ним стало. То она смеялась, то молчала. Опять заглядывала в лицо. Про какого-то цыгана. И про то, что исследователи долгожительства нашли, что самые здоровые из стариков — это деревенские кузнецы, почтальоны, корзинщики,— то есть те люди, которые сами себе задают ритм работы. И что в городе человек испытывает непосильное число ограничений. Начиная от светофора, от автобуса, которого сперва нет, а потом он не торопится, а ты торопишься, и все встречные шоферы на перекрестках ведут себя неправильно, как и пешеходы, и ты их всех ненавидишь. На каждую внешнюю регламентацию твоей воли ты отвечаешь импульсом раздражения и быстро сгораешь в нем. А Сева никак не мог вникнуть, словно с трудом вспоминал язык, на котором она говорила. — Не соскучился? — а Сева разлагал слово «соскучился» на «скучился», «ссучился», «учился»- Луна налилась белым светом, как спелое яблоко соком — до звона. За спиной Нины текла река, светлая дорога стояла на воде, бетон парапета, и живая человеческая материя, и звук речи — и все это множество стихий так необъятно: мысль, речь, вода, луна, камень, любовь — и все составлено из одного только света, и живые звезды шевелились на небе, а с клена обрывались и падали в густом свете луны семена — хитрые пропеллеры. Они замедляли свой спуск вращением, надеясь, что ветер подхватит и унесет подальше, и вот ветер подхватил, отнес, опустил — на асфальт... Лежат обманутые хитренькие пропеллеры, а следующие готовятся обмануть и набирают свою вращательную скорость. Собственно, Сева еще не понял, что с ним произошло. Приходил потом Саня Горынцев, говорил что-то про какую-то квартиру. Нина сказала ему, что квартира не нужна, что мы и эту сдадим, мы, мол, уедем в деревню. Все это мало касалось Севы. Это случилось днем. Они шли по бульвару, везли коляску с Лерой- Руслан держался за борт коляски и строил Лере рожи- Она с любопытством и ужасом косила на него глаз. Колеса скрипели, а по асфальту навстречу катил на велосипеде мальчишка. Рубашка его парусила. Сева установился, пораженный, повернулся и стал смотреть вслед мальчишке. — Что? — спросила Нина. — Рубашка парусит,— объяснил Сева и сделал вывод: — Это я. 43