Сибирские огни, 1987, № 3

Молодой, у него свое. Свое право. Но не здесь разгадка вещего земного смысла. Как-то еще бродили с Русланом, саранки копали — учила его есть их мучнистые луковицы. Тарахтел в поле над ложком трактор, била фонтаном струя поливальной воды: трактор качал ее из реки. Мирная картина, кто ни проедет по дороге — председатель ли, агроном, бригадир,— всякому видно: струя бьет, засуха преодолевается, сердцу утешение. И тут врюхались по щиколотки в воду: натекло в травяной ложок, земля уже напиталась досыта и не принимала влагу, а струя все падала и падала в одно и то же место на край поля, стекая по склону, а кабина трактора, если присмотреться, была пуста. Нина бежала к кустарнику посреди поля, топча неведомый злак, и разбуженный ее шумным дыханием и топотом разомлевший тракторист настороженно привстал навстречу. Конечно, они знали друг друга в лицо, как и все в деревне, только имени Нина не знала. — Поливаешь, значит!.. Он отступал спросонок, а Нина с негодованием шла на него и уже подступила вплотную и — что делать дальше-то? — влепила ему пощечину, как это делают в кино благородные барышни в ответ на нахальство хулигана. Тракторист был мало знаком с обыкновением благородных барышень и повел себя так, как бог на душу положил: сперва он оторопел, потом в лице мелькнуло зверство и, выпучив глаза, он засветил ей ответную плюху, выкрикнув себе в помощь что-то ругательное, чего Нина не разобрала, потому что на миг оглохла от контузии — во всяком случае, она явственно увидела, как . посыпались из глаз искры — и она доподлинно узнала, что это не фигура речи, а истинная правда — насчет искр. Треск оплеухи долго раскатывался в ушах эхом, как гром по небу. Ударил как умел — кулачищем. Она схватилась за ударенную щеку — и щеке, и ладони было горячо и грязно, вот что самое неприятное: мазут на щеке от его грязной руки. Он продолжал что-то выкрикивать, давай, мол, сажай и расстреливай, у вас и суды купленные, сажай, однако от испуга с каждым словом терял убеждение — как шарик воздушный вянет, спуская воздух. Только я на вас, без суда, другую управу найду, как в старые времена вам, кровопийцам, красного петуха пускали... И подтверждающе кивал себе головой для храбрости, но руки спрятал в карманы — удержать их от удара, запоздалый жест, теперь уж что, но он все равно бессознательно сделал его. Нина больше всего опешила от этих удивительных слов — про красного петуха, она добросовестно силилась понять, какой может быть петух в наше время. А запаздывающий язык плелся позади мысли:— Палишь горючее, воду из реки качаешь,— бормотал язык. Слова, покинутые мыслью, как слепые без поводыря, зашли в тупик интонации, растерялись и встали.— Уж если спать, так вырубил бы мотор, зачем же вред наносить, непонятно... — Ага, непонятно, значит,— едко поддел тракторист.— Что вы воруете, то понятно, то не вред. Конечно, какой же то вред,— издевательски пустился он в рассуждения, разводя руками в карманах. Он уже опомнился от первого испуга и осмелел в чувстве классовой правотѣ.— То не вред, просто председательше неохота корову доить да кур выхаживать, а вот колхозные яйца да сметану даром жрать — то не вред, какой же то вред, то им, паскудам, одна польза! А я из 29