Сибирские огни, 1987, № 3

— Где ваша жена? Коле легче умереть, чем испугаться. — Путешествует. — Вы знаете порядок, самовольные поездки запрещены. Ну и Коля выразил ему полное свое отношение — к его розовым щекам, и к его улыбчивости, и к его занятиям. К вечеру третьего дня вернулись эти эмансипированные свободные европейки на своем «мерседесе». Коля ждал жену, уже упаковав багаж. Завтра утром они сядут в автобус — и в порт, на теплоход. Рита прибежала, подруга: — Возьми у меня парчу, ты ведь даже, кажется, не запаслась! — жалко ей было Милу. — Ну что ты! — Мила спокойно.— Я этим не могу заниматься. — А что такого? Узаконено. — Мало ли что узаконено... Спасибо. И спасибо за Валерку, что присматривала за ним. Знаешь что...— колебалась Мила. Если увидишь... да нет. — Ну? Кого увижу? Что передать? Ну? — Да нет, ничего,— передумала Мила. Только от автобуса она все озиралась, все кого-то искала, ждала взглянуть напоследок. Собственно, Рита ведь была совсем не виновата. Она ведь не доносила. Эти идиоты, уезжая, взяли с собой пса Хаёшку — и на что рассчитывали? Конечно же, псу не дали взойти на борт теплохода. Эти Кузовлевы как все равно не в этом мире живут! Как во сне все равно! Через неделю бедный пес уже снова бегал по улицам городка- Он прибегал к дверям квартиры Хижняков и скулил, собачьей своей памятью взыскуя прежней дружбы. Скулит-скулит — пришлось его пнуть. Глупый пес, не понимает, что все. Дружба вся, дружба вся, дружба кончилася. Раз отогнала, другой — понял. Он тогда сунулся к Наталье, арабской жене, уже не рассчитывая на память дружбы. Ему, собственна, надо было только, чтоб кто- нибудь напомнил ему маленького Валеру — каким-нибудь зацепившимся запахом. Наталья приняла Хаёшку насовсем — такого же национального сироту, как она сама, потому что дети ее предпочитали говорить по- арабски, неохотно делая снисхождение для матери — и то очень кратко, экономно роняли слова. У них ведь и гортань была устроена совсем по-другому, чем у нее, их матери... Наступил рамадан. Зной стоял неимоверный, сонно передвигались по улице арабы, колыхались в неподвижном воздухе их белые геля- бийи. Рита честно старалась все это полюбить. Полюбить, чтобы ей простилось. Она не виновата, что у нее не получилось. Она не виновата, что содрогалась при виде этих унылых картин. Видеть уже не могла Рита эти гелябийи. После отъезда Кузовлевых что-то сильно изменилось. Стало скучно неимоверно. Этого, конечно, она не могла предвидеть. Именно стало скучно. Вот так же, наверное, Иуда без Христа: заскучал-зас- кучал да и удавился. Юрка пил араку — здешнюю анисовую водку, закусывал малосольным огурцом. Рита их тут каждый день готовила — малосольные огурцы. Она безучастно глядела, как Юрка напивается и потом крепко сЛіт. Ей больше нравился ликер. Немножко она завидовала Ку- зовлевым, которые сейчас плывут себе на теплоходе, и им хорошо: они втроем, все вместе и не пропадут. А тут оставайся в этой ненави- 25