Сибирские огни, 1987, № 3

Рита оставила себе лишь одно невинное развлечение — «проход». Проснуться позже всех в этом городе, часов в десять, умыться, нарядиться — и совершать выход на базар для хозяйственных покупок. Жизнь здесь начинается рано, часов с семи, и ко времени появления Риты хозяйки уже не толпятся у лавок. Рита шествует, каждое свое движение совершая с чувством, с толком. Ее появления ждут. Из разных углов базара, из его причудливых галерей, двориков и закоулков в ее сторону, как по сигналу, оборачиваются лица праздных и уже постоянных ее ожидателей. Они только делают вид, что болтают между собой, курят сигареты и пьют кофе за стойкой кофейни. Они выступают из тени на пол-ленивых шага. Солнце к полудню, тени жесткие, по линеечке. Зрители зрят. Рита это знает. Глаза ее испускают сериями поисково-заманчивые лучи. Для этих лучей у всякого мужчины есть локаторы, как у летучих мышей. Вот они слетелись на сигналы — на поживу. Сочась соками неженатой своей зрелости. Но поживы вам не будет, летучие мыши. «Проход» — это все, что вам перепадет. Пусть только посмеет кто-нибудь подойти близко! В конце концов, что такое эти дразнящие зеленые лучи из ее глаз? Кто их запеленговал и материально зафиксировал? А что это еще за локаторы у мужчин, что еще за анатомические новости? Вот то-то! И попробуйте пришить мне дело! Плохой человек полностью включает в себя хорошего. Разве не может он позволить себе еще что-то сверх того, что лежит в рамках «хорошего человека»? Рабочее время кончается здесь часа в два. Городок засыпает. Второй этап жизни начнется часа в четыре. И опять эти праздные наблюдатели сползутся в тенистые галереи базара- Вдруг пронесся слух: русские женщины купаются в реке — все скорее на берег! А они действительно плавают в купоросной прозрачной воде, и на высоком обрывистом берегу чинно расселись бедуины, расположились смотреть долго и основательно. Лица их выражают терпеливость. С обрыва замысловато спускались к воде рискованные тропки, пробитые в крутизне мальчишками-рыбачатами. Рыбачата толклись внизу, у воды, на крошечном пятачке плоской почвы. У мальчишек был переполох: никогда им не случалось видеть, чтобы люди так плавали: далеко и стилем. Они побросали наземь свои удочки и с неудержимой тоской зависти кидались в воду. Там они по-собачьи барахтались вблизи береговых камней, не сводя глаз с тех, плывущих. Маленький Валера Кузовлев проходил по берегу со своим псом Хаёшкой. Он увидел распластанных в воде своих родителей и их друзей Хижняков, увидел рыбачат, барахтающихся у берега, и закричал сверху: — Мама! Папа! Пусть эти рыбачата знают! Из воды весело отозвались, замахали руками; и бедуины с берега, и рыбачата снизу, как и было рассчитано, все обернулись к Валере маленькому и завистливо на него посмотрели, как смотрят люди из тоскливой очереди на счастливчика, которому машет призывной рукой продавец. — Спускайся! — кричал Коля Кузовлев сыну. — Не спускайся, упадешь, тропинка крутая! — кричала Мила. Они резко поплыли к берегу, и рыбачата боготворяще отступили, давая им на пятачке место одеться. (Теснота сближала, и потом на улице, случайно попавшись навстречу, рыбачонок взахлеб приветствовал: «Здорово, мистер!», изнемогая от счастья личного знакомства, и обегал квартал вокруг, чтобы продлить счастье еще на один миг: «Здорово, мистер!») 22