Сибирские огни, 1987, № 3

подвижности громаду», которая, в свою очередь, была подчинена все тем же законам хода времени и которая могла мгновенно рассыпаться, не тронув даже «колос молодого урожая». Дело в том, что нечто реально существующее в городской жизни не было для Мартынова лишь «сырьем» чувственных впечатлений. Нет, нечто реально существующее обрело в его стихах характер стенографического «кода», который свидетельствовал о «знаковой» системе городской жизни, ее убыстренном ритме, требовал немедленной расшифровки. Только после этого можно было осознать всю глубину и масштабность этого городского «космоса». Примечательны в этом смысле стихотворения, написанные в пятидесятых годах: «Ночь становилась холодна...», «Что-то новое в мире...», «Вот корабли прошли под парусами...», «Закрывались магазины», «Событье свершилось, но разум», «Я помню: целый день...». Особенно характерно для мировосприятия Мартынова последнее из названных стихотворений. Дата написания: 1953 год. Оно содержит резко контрастные состояния, которые поэт находит в себе, в своей душе и в самой городской природе. Они как бы спроецированы на экран бегущего времени, ибо время мчалось так, «как будто целый век прошел за этот день...». Отсюда — ощущение близких, желаемых и неизбежных перемен как в мире городской природы, так и в человечьем общежитии. Эти перемены, как говорится, не заставили себя ждать. Вот поэт видит, что в отношениях людей стал таять «сдержанности глетчер», вот он замечает, что закатный луч «перестал на всех коситься» и наконец-то «научился лучше к людям относиться». А вот и наиболее известное стихотворение Л . Мартынова «Итоги дня». Оно публиковалось в первом московском «Дне поэзии» (1956), породившем, как известно, множество подобных коллективных изданий по всей стране. Итак, в этих стихах вновь воссоздается тот самый городской «космос», в котором странно и неожиданно, как фата-моргана, всплывают морды лошадей. Это — огромные фуры на каучуковом ходу, они везут на Центральный склад утиля «все, что за день, только за день отжить успело, устареть». Везут, как трухлые поленья. Как барахло, как ржавый лом, Ошибочные представленья И кучи мнимых аксиом. Жизненные реалии, которые призрачно мерцали во многих стихотворениях поэта, неожиданно обретают резкость «дневного» существования. И теперь, после прочтения «Итогов дня», становится очевидным, что не только это стихотворение, но и вся поэзия Мартынова в целом утверждает поступательный ход истории. Ибо поэт страстно жаждет глубоких и благотворных перемен в нашем общественном бытии, и его личной движущей творческой силой является удесятеренная любовь к своим современникам: «Что ни день, то и больше люблю я людей, и люблю их, конечно, не зря». Итак, если подвести некоторые итоги мартыновских «Итогов», то можно сказать, что непреходящие духовные и эстетические ценности, по его мнению, определяются одним главным свойством искусства: присутствием человека в истории, осознанием истории, «творением» ее. Да, момент, переживаемый Мартыновым, был моментом всеобщим и повсеместным. И не потому ли его только что изданный сборник «Стихи» (1955) сразу же получил огромный общественный резонанс. Читателей больше не смущала ни «странность» лирического героя Мартынова, ни сложность стихотворных строк, ни многозначность его метафорического языка. Удивительно мощное эхо! Очевидно, такая эпоха, — размышлял по этому поводу сам поэт. С той поры по центральным и республиканским журналам начинает широко печататься Леонид Мартынов, как бы заново обретая всесоюзную, если не сказать, всенародную известность. 6 Леонид Мартынов по всем параметрам многообразного и многосложного творчества был отличен от поэтов, которые р той или иной степени противопоставляют техническую оснащенность современного мира — чистоте первозданной природы. И, как следствие этого положения, Мартынов не считал, что техника XX века пагубно влияет на искусство поэтического слова. Нет, современная техника не может погубить поэзию, если общество не направлено против человека, если оно не преследует узкокорыстные классовые интересы и не ставит их превыше всего. Наконец, последнее. Мартынов полагал, что художник не выразит хода времени, если он не ощутит, не переживет, не прочувствует этот убыстренный ход времени внутри себя. Ведь его предтеча — Александр Блок — выявил «текучесть» и двойственность лирического переживания для того, чтобы еще глубже и острее передать диалектическую переменчивость бытия. И вот это «внутри себя», вот это «через себя» и есть повышенноличностное отношение поэта к окружающему миру, что и позволяло Мартынову видеть реальность в новом ракурсе, то есть не так, как все, не так, как ее воспринимает обыденное сознание. Дерзайте, чтоб на ваши грезы Стремилось небо быть похоже, — вот какие желания должны соответствовать самосознанию современного человека. Но почему же именно так ставил этот вопрос Мартынов? Да потому, что универсальным средством эстетического освоения мира для него был «домысел», то есть элемент желаемого, ожидаемого, фантастического и в мире и в каждодневном существовании человека. Об этом Мартынов, в частности, упоминает в новелле «Как мы пишем», когда речь заходит о его отношении к реальности, суровой, грубой, обыденной, но меняющейся прямо на глазах. Причем, сказав о некоем «элементе фантастического», который он непроизвольно вносил в свои описания, Мартынов счел необходимым подчеркнуть, что далеко не всег­ 163