Сибирские огни, 1987, № 3

Таким образом, первые стихотворные опыты были созданы Мартыновым еще на гимназической скамье, когда он вместе со своим приятелем Борисом Жезловым, таким же одержимым поэзией подростком, доставал, где только мог, выпуски современных поэтических изданий; например, «Чтец-декламатор», в котором были представлены имена И. Анненского, В. Брюсова, А. Белого, А. Блока, М. Кузьмина, Ю. Балтрушайтиса, И. Северянина, а также первые сборники футуристов, вроде «Весеннего контрагентства муз» или «Гилеи». Близость грядущей революции уже чувствовалась буквально во всем. Об этом предчувствии можно было вычитать и из раннего Маяковского: «В терновом венце революций грядет шестнадцатый год...» 2 Великий Октябрь гимназист Мартынов встретил восторженно. Эти незабываемые дни ярко воплотились в целом ряде стихотворений, написанных в двадцатые годы, а также спустя многие десятилетия. Особенно выразительно в этом смысле стихотворение «Октябрь» (1960), в котором есть слова о том, что лишь под ветром Октября «проветрились чертоги муз» и что под сенью революционных знамен «свободой упивалась всласть новаторская кисть». Период гражданской войны в Сибири и период колчаковщины, напротив, нашел большее выражение в автобиографической прозе поэта, в которой он воссоздал напряженную обстановку того времени, выразительные портреты и сложные человеческие судьбы, вроде судьбы бывшего студента- пушкиниста Г. Маслова или «короля писательского» Антона Сорокина. Квартира А. Сорокина вскоре после освобождения Омска от колчаковцев стала своеобразным клубом для литераторов и художников левого толка. Под его руководством устраивались выставки, проводились поэтические вечера, а также популярные по тому времени литературные «суды» над писателями-классиками. Вообще молодые озорники под руководством Антона Сорокина, писал Емельян Ярославский, гораздо талантливее иных маститых, пишущих невообразимо тускло и вяло. Действительно, к 1922 году относятся первые поэтические выступления Леонида Мартынова в печати: сперва в ведомственных газетках «Сибирский водник» и «Сибирский гудок», а затем — в газете «Рабочий путь». «Мы — футуристы невольные...», «Поздней ночью город пустынный», «Между домами старыми...», «Воздушные фрегаты» написаны в двадцать втором году. Впоследствии они стали открывать двухтомное (1965) и трехтомное (1976) собрания сочинений поэта, знаменуя начало самостоятельного творческого пути Мартынова. Нет, не ошиблась в своей характеристике газета «Рабочий путь», когда писала: «Наиболее интересным из левой молодежи является Леонид Мартынов, поэт еше очень юный и шаткий, находящийся под сильным влиянием Маяковского и има- жинистов, но несомненного дарования...» Если определить главное в творческой би­ ографии Л . Н. Мартынова, то это будет мысль, вероятно, высказанная ранее, но от этого не менее выразительная и важная. Вот она: творческая судьба талантливого художника — не в усовершенствовании, она — в углублении. И поэтическое искусство интересно прежде всего этим углубленным проникновением в реальность, счастливо обретенными образами-символами, сюжетными ситуациями, новыми тематическими решениями. Сказанное отнюдь не означает какой-то ограниченности диапазона Мартынова, а означает лишь одно: причинную обусловленность и внутреннее единство его художественного мира. «К чему все это привело»,— фраза, которая характеризует углубленный взгляд художника на события более чем полувековой давности. А вот как определил Мартынов себя, молодого журналиста, в одном из очерков 20-х годов: «Я, сотрудник печати, «корреспондент», человек, который должен в сто двадцать строчек газетной заметки уложить восьмисоттысячное строительство со всеми его достоинствами и недостатками». Действительно, в то время Мартынов был оперативным корреспондентом-журнали- стом, очеркистом, наконец, автором лучшего журнала того времени — горьковского журнала «Наши достижения». В этом качестве он и исколесил огромные пространства Сибири. То на лошадях, то пешком пересек степи по трассе будущего Турксиба, был на торжественной церемонии стыковки рельсов Южного и Северного отрядов пути, на всю жизнь запомнил великое множество всадников, которые подняли облако пыли, застилавшее багряные облака, как будто перед грозой или перед затмением солнца. Мартынов совершил также агитполет над Барабинской степью на самолете под управлением известного летчика Н. М. Иеске. «Это был отчаянный пилот»,— скажет Мартынов о нем позднее. Кроме того, он посылал в редакции критические материалы со строительства Балхашского медеплавильного комбината, изучал быт бергалов, как в старину называли горнорабочих на Рид- дерских рудниках, в районе современного Лениногорска. И писал в репортерском блокноте вот такие стихи: «О захолустье, чтоб тусклолучинное рушить обличье твое, шубу, бушуя, ношу я овчинную, так распахну хоть ее...» В этом лирическом речитативе характерно стремление молодого литератора развеять дремотный быт бергалов, внести в этот быт нечто современное, прекрасное. Характерно, что Л . Мартынова и в дальние и в ближайшие поездки нередко увлекали желания и замыслы странные. Например, подобно своему прадеду-книгоноше, он однажды пустился с фанерным чемоданчиком, набитым книгами, в район Семиречья. В другой раз собирал лечебные травы на Алтае, в третий — искал Мамонтовы кости по берегам сибирских рек. Но где бы он ни бывал, чувствовал одно и то же: «Прошлое поделено, будущее предрешено!» Будущее Западной Сибири, да и всей нашей страны, Л . Мартынов зримо различал в том, как на берегах Иртыша вместо старинных казацких крепостиц выстраивались линии зер- нофабрик и элеваторов — этих новых крё- 157