Сибирские огни, 1987, № 3

освоения Сибири отразился не только в этом памятнике, а во всей архитектуре и планировке старого Иркутска. Начальный период этого продвижения знаменует собой старинная архитектура Тобольска с его единственным в Сибири каменным кремлем XV II века. Символом завершающего этапа можно считать архитектуру Владивостока конца X IX — начала X X вв. Иркутск географически расположен где-то посередине азиатской части страны и, несомненно, это серединное положение сделало его архитектурным центром региона: в облике и структуре этого города синтезированы архитектурные стили и формы как начального, так и завершающего этапа. История архитектуры и строительства Иркутска не менее богата яркими событиями, драматическими ситуациями и эпизодами, чем история географических и торговых экспедиций, проходивших через Иркутск, или история каторги и ссылки. И если последовательно опираться на архитектурную историю, то, помимо признания значимости отдельных зданий и всей среды центра, имеет смысл обратиться к опыту строительства и перестройки Иркутска в прошлом. Даже при самом обзорном взгляде на архитектурную историю Иркутска легко обнаруживаются ошибки и проблемы, дошедшие до настоящего времени (разумеется, в ином виде, чем ранее). Одной из проблем является «шараханье» от одного генерального плана к другому (до революции таких переходов было 4—5, и после революции мы подошли к четвертому). Не успевал один генплан реализоваться до конца, как приходилось под давлением различных обстоятельств вырабатывать следующий. Постоянно перестраивался центр и, следовательно, сносились старые и строились новые здания. С конца XV II века (от модели традиционного древнерусского города с острогом, посадом и близлежащими монастырями) Иркутск 7 раз существенно изменял свой архитектурный облик. Типовая застройка с трудом приживалась в городе, несмотря на регулярные попытки администрации предписать, кому что строить и в каком месте. Одна из немногих — модель дома с лавкой, предложенная в 1801 году иркутским архитектором А. Лосевым, оказалась удачной — таких домов было построено шестнадцать. История строительства города знает и общий запрет на деревянную двухэтажную застройку, и провинциальную трактовку архитектурных форм, и увлечение губернского архитектора Я. Кругликова (нач. X IX в.) высокими крышами и тяжелыми карнизами, и проявления того, что М . Салтыков-Щедрин называл «административным восторгом». По нашему мнению, этим вызвано возведение на Тихвинской площади в 1893 г. огромного Казанского собора, подавляющего своими размерами, и строительство в 1829 году промышленных предприятий в самом центре города — на набережной. Сейчас это назвали бы результатом волевых решений. Зачем Иркутску конца X IX века нужен был в качестве городской доминанты именно собор и именно таких раз­ 150 меров? Ведь весь ритм, образ жизни уже перестал быть религиозным, а у города были и другие, более насущные потребности. Возможно, что постройка такого рода, как Казанский собор, тоже была последней в стране или одной из последних. Что же касается промышленной зоны в центре, то, по-видимому, ее организация была вынужденным решением либо следствием примитивного «левачества», основанного, однако, на реальных противоречиях предреволюционного периода: буржуазный, богатый центр — и бедные пролетарские окраины. В других городах разрабатывались даже проекты переноса центра на новое место (Ленинград, Новосибирск), в Иркутске же для придания нового характера старому центру в него «посадили» промышленность, хотя по соображениям связи с железной дорогой, и создания более здоровой среды города, другие промышленные предприятия разместились более рационально на его окраинах. Итак, иркутская архитектурная традиция неоднозначна: в ней легко обнаружить как рациональные, так и непродуманные решения, примеры оригинальности и расхожего стандарта, удачи и просчеты. В этой связи любопытно заметить, что традиционным для Иркутска было и есть — передавать часть работ столичным архитекторам, что приводило иногда к неплохим результатам (когда, например, авторами проектов были выдающиеся русские архитекторы: Д . Кваренги, В. Стасов, Л . Руска или когда в основу планировочного решения была положена исторически сложившаяся схема, которая оценивалась как «вполне удовлетворительная» в генплане 1951 года1). И в настоящее время архитекторы Москвы (ЦНИИП градостроительства) с достаточно большим пиететом относятся к историческому своеобразию города. Между тем ситуация в большой архитектурной науке далека от безмятежности. Для иллюстрации приведем два высказывания. Известный советский теоретик архитектуры М. Бархин, описав смену направлений в архитектуре, задает вопрос: «Что ждет нас в 80-годах?» И констатирует: «Ищутся какие-то новые более квалифицированные решения. Возможно, теперь все изменения, необходимо вносимые в среду нашего обитания, будут получать точные и научные обоснования — теоретические и художественные». Приведенные слова М. Бархина сказаны в конце 70-х годов, и их автор вынужден был сделать существенную оговорку: «Это сказано в общем «большом плане». Тогда он смог только, — но достаточно четко, — сформулировать проблему: «Речь должна идти о том... что, где и почему в общих градостроительных интересах, в интересах создания слитной синтезированной (на этот раз архитектуры с архитектурой) среды необходимо обязательно сохранить, что можно и нужно снести, что из ранее сломанного восстановить. Что требуется реставрировать (то есть подновить, воссоздать уте1 Б. И. Оглы. «Иркутск. О планировке и ар- хитектуре города», Иркутск, Восточно-Сибирское кн. изд-во, 1982 г.