Сибирские огни, 1987, № 3

Справочник дает нам такие данные: «В дореволюционном сельском хозяйстве рабочий скот являлся почти единственной двигательной силой, механические двигатели составляли менее 11 процентов всех мощностей в сельском хозяйстве». Так было. И не без участия комбайнов (а они вместе с тракторами внесли главный вклад в механизацию) в настоящее время механические двигатели в сельском хозяйстве составляют 94 процента всех мощностей, используемых в земледелии. Вот такая характеристика, и с ней нельзя не согласиться. Но вот что-то меня постоянно настораживало. Комбайновая уборка выступала своеобразной панацеей от всех бед, которыми особенно богата Сибирь. Короткое лето, сжатые сроки уборки, раннее ненастье и холода — все это, так сказать, изначально присущее здешнему суровому климату, считалось, можно победить, вот именно «победить», благодаря такому повсеместно принятому методу уборки. Он завораживал, приковывал к себе внимание, подчиняя себе все остальное. «Ко. роткое сибирское лето? Оно мешает вовремя вырастить урожай, который не поспевает за столь непродолжительный срок вегетации? — Так в чем же дело — надо вырастить такую пшеницу, которая бы поспевала и за столь короткое время вырасти, созреть и дать хороший урожай». «Ветры, дожди закручивают хлеб, укладывают зеленым на землю? — А вы создайте такие сорта, чтобы не полегали, были устойчивыми к физическим нагрузкам ветра. Зачем же нам тогда селекционеры, если они не могут решить такие задачи?» «Ранние морозы, холодные утренние росы вредно отражаются на зерновой массе? Она становится морозобойной, щуплой? — Так научитесь же выращивать такие сорта пшеницы, которые бы не боялись морозов, были бы морозостойкими». И никто почему-то не ставил задачу иначе — а может быть, стоит идти с другого конца, не -плясать, как это делает плохой танцор, от печки, а пойти по совершенствованию и самых методов уборки? Не здесь ли собака зарыта? Впрочем, тогда я еще не знал, что на эти вопросы давным-давно дал ответы академик ВАСХНИЛа Василий Прохорович Горячкин. Но всему свое время. Оно порой, как нам кажется, движется совсем не туда. Какие- то, часто совсем непонятные, а отсюда и неведомые, силы устремляют его течение по другому руслу. И бежало время по валкам комбайновой уборки. И вспоминались слова Ю. Черниченко из его книги «Стрелка компаса»: «Уборка на Кубани — не суровая страда Сибири, под конец идущая уже через силу, изматывающая всех и вся... Кубань убирает хлеб в зените лета, убирает весело, с песней, так споро и ладно, так чисто и быстро, что следить за изумительным этим трудом — наслаждение... Не на редком и сорном сибирском хлебе, не под ветрами и снежной крупой целинного сентября, а долго, в полдень года, на густеющей — полтысячи колосьев на^мет- ре —- пшенице кубанский комбайнер по- настоящему проявляет себя». За окном кругосветки (так весельчаки назвали нескорый поезд «Новосибирск Кулунда — Новосибирск») смеркалось, нудный, холодный осенний дождь сменялся изморозью, изредка пролетали «белые мухи», предвестницы близкой зимы. Проводница, далеко не молодых лет, трудолюбивая и старательная (по всему чувствовалось, из хорошего крестьянского рода) не поскупилась на уголек: в трубах, обогревающих вагон, по-домашнему пофыркивала теплая вода, в титане — крутой кипяток. Сосед по купе расстелил на столике газету, выложил на нее баранки, сушки, быстрорастворимый сахар: — Угощайтесь. Было тепло и уютно. Василий Петрович, так звали моего соседа по купе, работал заместителем директора хлебоприемного пункта в том самом районе, откуда я ехал, хорошо знал тех самых людей, которые теперь выступали главными персонажами уборочной драмы, поэтому мои впечатления комментировал живо, тонко, и с присущей коренным сельским жителям наблюдательностью. — Вот видите,— говорил он, прихлебывая из эмалированной кружки густой чай,— и вы окунулись в наши районные будни. Удивительно стало, не правда ли? А мы вот так из года в год — один лучше, другой похуже. Круговерть сплошная. Вот меня возьмите — зачем в такую непогоду, когда хороший хозяин собаку на улицу не выгонит — потянуло меня в краевой центр? Не догадываетесь? С начальством спорить, правоту доказывать? Нет. Буду действовать так, как начальство велит — надо сырой хлеб сушить? Надо. Так давайте запчасти к зерносушилкам. Одну пустили, а вторую не можем. Все лето бились — и куда ни звонили, к кому ни обращались — все без толку. Одни обещания. Вот директор мне и говорит — езжай, Петрович, выколачивай, что хочешь делай, а сушилку мы должны пустить во что бы то ни стало — иначе хлеб сгорит. Мне почему-то показалось, что в успех своего вояжа он не верит, едет же потому, что не ехать нельзя — иначе обвинят в ничегонеделании, в безделье, в неумении вести дело, то есть «выбивать», «выколачивать», «кому-то доказать», «кого-то убедить» и т. д. Пресловутый «ковер» и здесь давал о себе знать. — Едете кутерьму заводить? — спросил я.— Вот именно, — оживился Василий Петрович, и морщинки на его лице лучиками разбежались от глаз во все стороны,— еще какую кутерьму-то. А иначе нельзя, пусть и в краевом центре знают, какая нынче вокруг хлеба кутерьма пошла. В такой кутерьме и человека видно уже не стало. — А что, Василий Петрович, сушка всегда необходима хлебу? — А вы . знаете — всегда! — лучики снова на лице собеседника разбежались во все стороны.— Дело все в том, как и какую вы сушку проводите: естественную, под солнышком, на ветру, или искусственную, термическую, с помощью горячего воздуха. У нас она, вот в такую погоду, да при такой уборке,— искусственная, чтобы лишнюю влагу из зерна испарить, довести вла- госодержание до нужной кондиции: из 30—40 сделать 12—15 процентов. — А какая лучше? 127