Сибирские огни, 1987, № 2

— А вот уж такая я! Пока, будь здоров! И кидает трубку. Что греха таить, было. Были сомнения. Слишком уж бесстрашно она ему все о сёбе рассказала... Он ведь мог и не справиться с тем, что она ему рассказала. Во всяком случае, ему трудно пришлось. У нее в юности был такой случай. Сидели темным вечером на ска­ мейке с одним человеком. Ку, теперь уж какие околичности — сиде­ ли с Саней Горынычем. И кто-то из-за угла вдруг как выскочит, как гикнет! Ее первое движение: она отпрянула, даже головой ударилась о стенку. А Горыныча первое движение было — он вскочил, чтоб ринуться вперед на врага. То оказался никакой не враг, а их же това­ рищ — подшутил, но в этот миг Вичка узнала о себе и о Горыныче все. Горыныча она с тех пор почти возненавидела: что он вот такой •— а она такая. И положила себе с тех пор лезть на любой рожон, какой только подвернется,— чтобы уж или.погубить или перековать себя в бесстрашного человека.. И началось у нее это ее «рожонство»... Среди которого было так много всего. Что так трудно далось принять Глебу. Бесшабашные были дни. Вичка ничего не ценила из того, что име­ ла. Одноклассники, товарищи, сама юность — все казалось лишь цветочками, предвестием ягодок, которые будут впереди. И цена им дава­ лась только половинная. Вичка стремилась вперед, без сожаления оставляя позади и внизу преодоленный материал юности. Вот уже она в Москве — где же еще быть человеку, устремивше­ муся вперед? Москва ведь осуществляет отбор: сливки, цвет нации. Но — странное 'дело, чем выше отделялась Вичка от товарищей своей юности, тем становилось беднее на ЛЮДЕЙ. Безлюднее. Чело­ вечки мелькали густо, но.какие-то мелконькие, говорили скороговор­ кой и спешили — боясь упустить нужную ситуацию и нужного челове­ ка: успеть ему улыбнуться и этой улыбйой напомнить о себе. Они рас­ сеянно говорили «привет, как дела?» — и всё шарили по сторонам глазами, ища среди присутствующих кого-то нужного — уже, впрочем, не помня, что нужно,— но на всякий случай, впрок, на будущую нуж­ ду — улыбнуться. Знал Глеб и сам всю эту Москву. И вдруг оказалось, что все лучшее оставлено позади — в юности и провинции. Саня Горыныч отливается в памяти уже в какой-то монумент — сильный, независимый и бесстрашный. Сама тоже заметно похужела. И по природе-то легкая на зашкали­ вание, теперь совсем потеряла центр тяжести. Замельтешила. Рвалась к Сане. Отец заболел, позвал —приехала. Втайне надеялась встретить Саню. Она рассказала потом Глебу, как они встретились на остановке, как она пыталась козырять какими-то своими достиже­ ниями, а он посадил свою жену в такси и уехал, а ее вместе с ее достижениями оставил. И шли стайкой улыбчивые корейцы-студенты, национально посвященные в тайну гармонии, со стадиона слышалась музыка —минующая Вичку, как незваную бедную родственницу, не бравшая ее в расчет, а она, посторонняя, оставалась снаружи от все­ го, и не находилось для нее местечка ни в музыке, ни' в гармонии, ни в такси, и она без спросу не смела войти. И тут Вичка начала сомне­ ваться в своей реальности. Ее, Вички, становилось все меньше, мень­ ше, и кончилось тем, что осталась от нее одна одежда. Очень стыдно представлять собой одну одежду, внутри которой почти ничего нет. Прижаться к стеночке и незаметненько прокрасться куда-нибудь в укрытие, в убежище — и там, поскуливая от своей незначитель­ ности, как от болезни, постепенно отращивать потерянное самомнение, уверенность в себе и устойчивость, как отращивал понемножку свою тень больной герой Шварца... Потом умер отец. Похороны. И он, Глеб... И это ее спасло. (И так они спасли друг друга...) ' - - Странное дело, я была уверена, что никогда не потяну - уже на 62