Сибирские огни, 1987, № 2

душки, так включаю свое кино с того места, на котором останови­ лась — и полетели! — Эх, Оля... Сын-то у тебя не летучий. — Комната — моя, мне дали. Но он не хочет уходить, говорит, имеет право на жилплощадь. — Значит, Оля, должна уйти ты,— непреклонно сказал Саня- — У меня никого нет. Тетка моя когда умерла в деревне, я при­ ехала сюда в ПТУ, потом работала и жила в общежитии. С ребенком в общежитие не пустят. Да и стыдно: дали комнату, а я из комнаты опять к ним же иду проситься. — Есть один выход,—неумолимый, как хирург, настаивал Са­ ня.—Тебе надо идти работать в детский дом. Я не знаю, но мне ка­ жется, там должны давать возможность жить при детях. Ведь детям от этого тоже хорошо: у них как бы круглосуточная мать. Ты ведь любишь детей. — Да? Я не знаю... — Давай, я все выясню, что и как. — Давай,— просто согласилась Оля, чувствуя, что от Сани можно брать без боязни — потому что он как брат. Саня отправился прямиком к матери. Целые колонии частных домишек лепились заплатками на плане города. Был бы еще город Ташкентом, но, увы, во дворе у жителя такого тараканьего поселка не росли черешни, у него и помидоры-то не во всякое лето вызревали, а зима в аккурат в три раза дольше лета, и весь частный сектор окутан угольной копотью из собственных труб. Воду там носят из обледеневшей колонки, а во двориках сум­ рачно от тесноты — это ведь не деревня. В деревне и дома другие — обширные и устойчивые против ветра, с верандами, застекленными в треугольную сеточку. Зимой на веранде студено, чисто и бело от замерзших окон, там вдоль стен висят пучки сушеных трав, хозяйка выносит сюда морозить пельмени на противне, а летом целая поляна перед крыльцом покрывается тучным ковром травы-конотопки, в ко­ торой так хорошо играть ребятишкам. Нет, не так в городских дво­ риках,^ а дом, в котором вырос Саня, был и вовсе какой-то несиммет­ ричный — потому что разделился когда-то на два хозяина, и каждый из владельцев расширился куда мог, налепив пристроек. Не дом, а коралловый полип. Половина Горынцевых представляла собой ла­ биринт с загибами: крохотные сеночки, из сеночек — с поворотом — дверь в малюсенькую кухню, а к кухне кривобоко, на одну сторону, привешена пара комнат, простирающихся куда-то вправо. Псйсоже на времянки, сколоченные из тарных досок, в которых ютятся палестин­ ские беженцы в передачах по телевизору. Однако Сибирь не Палести­ на, и полипы пристроек надежно утеплены — но это еще хуже: непро- ветренный воздух стоит колом, уплотняясь до вязкой густоты. Саня твердо сказал матери: — Есть одна девушка с маленьким ребенком. Им некуда деться. Ты должна ее взять. Вот я получу комнату, перееду, а она у тебя поживет пока. — Ох, Саня... Один ведь всех не спасешь. — А я не один. — Ты не один? — взвеселилась мать.—Неужели еще где-нибудь видел такого же дурака. — В общем, сделаешь, как сказал! —сверкнул на нее грубым взглядом Саня. Он вообще был груб с матерью, которую любил и жа­ лел. Так было лучше. Потому что, обращайся он с нею нежно, она узна­ ла бы, как должно быть и как бывает между людьми,—и тогда навек бы стала несчастной, и зрелище всей ее жизни с мужем, прошедшей в унижении, страхе и позоре, было бы ей нестерпимо. В мае Саня действительно получил комнату: Агнесса сходила к Путилину, Путилин позвонил другу, друг другому, еще звено-два и до сдачи нового дома, ведь ждать еще больше года, вырешили Сане 26