Сибирские огни, 1987, № 2

противлялся. Саня волок его под мышки: за грудки не за что было уцепиться. — Той-той-той! — притормаживал их Хижняк. — Отлезь! — грубо рявкнул Саня, отдернув плечо. Он выволок полуголого на улицу, на снег, и там смачно врезал. Тот упал чуть не под колеса подъехавшей тэцовской машины. Машина стала, из кабины попрыгали ребята. Хижняк остановился в дверях подъ­ езда в одной рубашке, зябко спрятав руки в карманы брюк: дул студе­ ный ветер. Снег прилип к теплой коже и подтаивал. Взвившись с земли, по­ верженный ринулся рыхлой кучей на Саню. Такой молодой, и уже такой весь несобранный, размазавшийся, как каша по тарелке. Саня ждал. Подоспели ребята из машины. Саня тогда еще не знал их, он не работал еще на станции, как раз на Юркином новоселье Агнесса и позвала его на станцию... Сосед, отплевываясь и ругаясь отврати­ тельными звуками, отряхивая с вялых плеч налипший снег, затопал в подъезд, обещая Сане прекрасное будущее. Хижняк отступил, про­ пуская его. Секунду все неподвижно стояли. — Ну, ребятки, за дело, быстро! — скомандовал шофер, относясь к происшествию как к забытому факту. — Ну ты псих! — сказал Хижняк, берясь за торец дивана. — Это ты псих! — злобно ответил ему Саня. Теперь Оля шла с коляской по улице. Сане хотелось как-то обозна­ чить свое к ней хорошее отношение. Сказать, что много с тех пор думал о ней: что так нельзя жить, как она, потому что так прожила его, Санина, мать. Старый шофер Федор Горынцев выпил за свою жизнь море красно­ го вина и море белого вина. Два моря выпил, сильно подорвался на этом деле и теперь слесарил в гараже из милости. Пропащий был человек, но не желавший это признать. Ибо, как бы низко человек ни опустился, все-таки, глянув вниз, он увидит пример еще большего падения, и тогда он может еще и гордиться. «Какой Митька стал подонок — ой- ой — окурки подбирает! — брезговал старый Горынцев.—И в пиво водку подливает,—осуждал,— а это страшный вред!» Нуждался Фе­ дор Егорович в собеседнике, полном уважения и сочувствия,— чтоб этот собеседник разделил его презрение к павшим ниже его. «Митьки- на баба говорит ему: вот если бы ты был как Федор, с тобой можно было бы жить!» —скромно подсказывал он жене. Но жена — постоян­ ное великое огорчение его сердца — не принимала подсказки, ничуть им не гордилась и жила, не понимая своего счастья. Ему становилось скучно от такой недооценки, но приходилось эту скуку теперь сдержи­ вать, потому что сыновья выросли, а раньше он ее немедленно выра­ жал, как только она возникала. Это сейчас все его самовыражение безобидно и даже забавно, но так было не всегда У матери навечно выработалась такая мимикрическая манера поведения: она вроде бы и слушала, но не отзывалась: как бы занята была все время кастрю­ лями и горшками. Ибо высказать неодобрение было опасно, а поддак­ нуть не позволяло остаточное достоинство честной крестьянки. За долгие годы такой жизни она вообще отучилась от мимики и стала как иностранный разведчик —с намертво замкнутым и остановленным лицом. «У тебя, мать, морда все время стоит на «нейтралке»,—рас­ суждал выпивший старый шофер.—С тобой, мать, далеко не уедешь». Пока Саня набирался духу, Оля свернула с коляской во двор цер­ ковной ограды. Саня остановился, сомневаясь, можно ли ему тоже войти, пустят ли. Ему казалось, что входить сюда позволено только чистеньким старушкам и тихим девушкам. Оля в глубине ограды качала коляску, чтобы ребенок уснул. Саня топтался в воротах. Мимо него уверенно прошагал внутрь какой-то крепкий мужчина, и Саня пристроился за ним, применив навык детст­ ва проскальзывать в кино мимо билетерши. Но Оля к этому времени 22