Сибирские огни, 1987, № 2
кдких влажно и тепло, как теленок, все в природе было промыто, прогрето и шелестело, и Руслан смотрел поверх мокрых листьев тем ными глазами сквозь мать. ГЛАВА 5 ВОСК ЖИВЫХ ПЧЕЛ у- і : : • "*' " ■-• • .• ■ ■* • Возвращался со смены, увидел на улице ту девушку Олю, что бы ла прежде соседкой Хижняка. Она шла с коляской, нежно в нее за глядывая и делая глазами какую-то игру для своего малыша. Саня перешел вдогонку на ее сторону улицы. Ему хотелось заговорить. Не нужно ли ей чего. ЕІе извиниться (этого он не умел), но как-то, мо жет быть, загладить грубость своего тогдашнего вторжения. , Они перевозили Хижняка в новую квартиру. Саня приехал с утра, сидели на узлах и ждали машину. Хижняк рассказывал, какой Пути лин замечательный мужик — пообещал квартиру, так потом на зав коме настоял, чтобы дали ему, Хижняку, а не Пшеничникову, кото рый теперь ушел в лабораторию. Было воскресное утро, за стеной заплакал ребенок и послышался голос хозяина: «Что, трудно было унести его на кухню?» Что-то тихо объясняла жена, стараясь успоко ить ребенка. «Нет,— допытывался хозяин,— что, трудно было унести его на кухню?» Опять невнятное бормотание — и четкое, подкреплен ное силой: «Я тебя спрашиваю: что, трудно было унести его на кух ню?» — все туже закручивался вопрос, набирая угрожающую пружин ную силу. Саня насторожился. — Стены оголились — сразу слышимость, —объяснила Рита. — А, не бери в голову, обычное дело! Конечно, мне вроде как да же неудобно перед Пшеничниковым: все-таки он устроил меня на ра боту, я этого не забыл, нет! Но Путилин твердо сказал, что при бли жайшем рассмотрении Пшеничников получит трехкомнатную. «Я тебя еще раз спрашиваю: что, трудно было унести его отсюда?» — из-за стены. — Но ведь я не рвал из глотки, я нигде не толкался, мне дали. А Путилин сказал. Горыныч опустил глаза и покраснел. Юрку он уже не слышал. Ту гой кровью перехлестнуло слух, и Юркины радости зря носились в воздухе. «Нет, ты мне скажи, я что, не имею права поспать после ночной?» — раздался за стеной рев, удар пинка, звук падения табуретки, плач ребенка, восклицание женского голоса. Саня рванулся из комнаты. Хижняк выскочил следом — удержать. (Когда-то однажды ехали на велосипедах по мосту — летом они пересаживались на велосипеды, многие из них имели разряд и по лыжам, и по велосипеду: в этот раз в группе были новички, главное —девчонки: плохо владели машиной; их круто обогнал троллейбус и тормознул перед ними — с известной ненавистью к этим «бездельникам», которые на дороге «вкалывают». Гонщики к этому привыкают и всегда начеку, но новички... Получил ся большой завал. Вот так же перекрыло у Сани слух кровью. Мысль в такие моменты у него не действует, только пульсирует, бьется одно тугое, громадное чувство. Он вырвался, догнал троллейбус — дос тал, настиг и, поравнявшись с водительской кабиной, сорвал с рамы насос и со всей полнотой чувства рассадил боковое стекло. Гнев, бо гиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына. Троллейбус шарахнулся, встал. Шум, скандал, милиция!.. Разбирательство. Хижняк стонал: «Ну, Го рыныч, ну, горе ты луковое, сколько же с тобой хлопот, а, ты еще сам- себе не надоел?») Хижняк выскочил за ним в коридор. Горыныч уже выволакивал со седа — из постели, в трусах и майке, и тот от удивления даже не со 21
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2