Сибирские огни, 1987, № 2

и куртке, шлейфом волоча за собой вихрь жизни, тут мигом они про­ сыпались, взбадривались и неслись дальше — куда? за аккумулято­ ром, потом на ферму, потом к черту на кулички, потом в ремонтные мастерские, и отец громко клял ветеринаров, главного инженера и Ев­ гения Евтушенко, секретаря обкома, и жиклеры в карбюраторе. Пап­ ка! От города ехать сорок километров. Ветер полей и дым отечества. Но отец: — Устал. Пятнадцать лет председатель. Все. Я износился. Изно­ сил председательство — понимаешь? Нина понимала. — Это не возрастное. Никакого такого возраста я и не чувствую. И понятия не имею, какой такой возраст. Председательство — это не воз­ растная усталость, это как аккумулятор садится. Накапливаются шла­ ки. Знаешь какие? Власть на человеке с годами нарастает, как годо­ вые кольца на дереве. И страх, соответственно, тоже. Я как бы умощ- няюсь с каждым годом, хотя ведь объективно не так! А они все боль­ ше притихают. Я им сам надоел, за спиной уже клянут, а на собрании сказать боятся: вдруг не удастся свергнуть? —тогда ведь я мятежни­ ков живьем заем! Ну и сидят. Да и лень. Отголосовать скорей —и за бу­ тылку. Никому ничего не надо. А я смотрю на все это — и мне даже интересно: докуда они дотерпят меня, до какого упора? Эксперимент, можно сказать, ставлю на себе. Чуму себе прививаю! Жутковато засмеялся. Нина сжалась, прикрыла ладонью рот: — Пьют? — спросила шепотом, с предосторожностью: чтобы не дать бесноватым темным силам легального существования, громко на­ зывая их по имени. Пусть таятся по углам, вслух мы не признаем их — а неназванные, неразрешенные, они не осмелятся выползти на свет. — Запились,— так же тихо ответил отец. Нина зажмурилась — от гибели мира, на который полагалась, в котором собиралась долго и счастливо жить. Отец увидел в зеркало и не стал успокаивать. Неподвижно стояли у дороги поля, глядели на людей, как пого­ рельцы с картины Прянишникова,—и даже не протягивали руки. — Что же делать, а? — спросила Нина — беспомощно, как в дет­ стве, когда отец еще знал, ЧТО ДЕЛАТЬ. — А, отвернись и живи. Доживай. Что ты можешь сделать! Нина виновато глянула из окна машины — как совестливый дво­ рянин из кареты на взоры столпившихся крестьян. — Деда, а волки здесь живут? — теребил Руслан. Нина смотрела на поля: живут ли здесь волки? Эти лесистые лога дружелюбней домов, тут когда-то колесили на великах, ели весной тюльпаны-«барашки» и сочные стебли «петушков», а летом саранки, мир был одухотворен, как кровный товарищ, и пособничал им — ка­ кие волки? Но вот этот мир, он взирает отчужденно, как одичавшая лошадь, не узнавая хозяина; как жестокий монгол, не могущий внять мольбе,— все изменилось, как будто геологические эпохи прошли со времен ее юности, земля постарела, осела и истощилась —и, как на больном человеке заводятся вши, так на этой земле, оставленной без ее, Нининой, любви и присмотра, вполне уже могли завестись и волки! Неужели ничего нельзя сделать? — Папа! — придумала.— А ты подай заявление, пусть тебя пере­ изберут! — Волков у нас нет,— сказал Руслану.—- Зато есть цыгане,— И вздох — уже Нине: — Ты думаешь, дело во мне? — А вдруг! — Кто такие цыгане? — пытал Руслан. Лерка проснулась, заворочалась и заплакала. Отец помолчал, по­ том злорадно сказал: — Все равно не уйду. — Но почему? — досадливо укачивая дочь. 18