Сибирские огни, 1987, № 2
— Успокойся! — потребовала. — Пожалуйста! — пожал он плечами, щурясь от внезапного све та.-— Я успокоюсь. — Вот и успокойся. — Пожалуйста. — Вот так. Зубы у нее стучали. Он вздохнул, скучно поглядел в окно, произнес: — Ну, я пойду? — как будто зашел сюда нечаянно на минутку. — Спокойной ночи! — ненавидяще пожелала Нина, открыла дверь и держала ее, как швейцар. Потом захлопнула за ним. Он больше не казался ей жалким и недостойным внимания. Ведь она потратила на него многие силы. Он стал стоить дороже ровно настолько, сколько вложила в него Нина драгоценных своих усилий. Потом стоимость возросла еще больше: целый семестр они жили врагами, видя, слыша, замечая всюду только друг друга. Тем самым вкладывая один в другого капитал своего чувства. Такой вот банк. Неважно, каким чувством пополнялся этот вклад — главное, что это была энергия сердца. Летом они случайно (им так казалось: случайно) очутились во время трудового семестра в пионерском лагере. Нина воспитательни цей, Сева в радиоузле. И там — утро, в которое счастливый Севка за явил: — Давай отпразднуем нашу свадьбу! И поехал в город за шампанским. И отпраздновали — вдвоем. А поезд подъезжал к станции... Отец подмигнул с перрона, сделал бесстрастное ковбойское лицо,— ленивый взгляд. Нина так и задохнулась: опять время уплотнилось, разом понеслись, как лошади на скачках, события разных лет (уме стившись в одном мгновении, в однократном волнении сердца), и их невозможно было бы отделить одно от другого. Все они были про шиты насквозь, как годовая подшивка газет, одним вот этим образом: отец, то самое прежнее Существо всегда с праздником в запасе, не истощимая игра, «мы ворвемся ночью в дом и красотку украдем, если барышня не захочет нас любить...», бес в глазах, бес свободы. Вот он, погрузневший, осевший, но все же «ковбой» — как старый конь, который не испортит борозды. Принял их из вагона, задержал на мгновение испытующий взгляд на лице Леры: новенькая, еще не ведомая девочка. Руслана взял —и перевернул вниз головой. Тот взвизгнул и вцепился в руки. Господи, дома! Верный, старый, пожелтевший председательский «газик» — жив еще! —да сколько же ему лет, а сколько часов промоталась Нина с от цом на этом «газике» — «Пошли!» — нахлобучит он драную шапку на дикие кудри, свалявшиеся от беспризорности,— и Нина впрыгивает в кабину — куда едем? да какая разница! -* пальто отец не носил, вместо пальто был этот расшатанный «газик» с искрошенным в моза ику, но чудом удерживающимся стеклом. Внутренности машины об нажены, хозяин повыбросил все облицовочные панельки как изли шество, но расшатанность машины — это обман, они приработались друг к другу, машина покорилась хозяину раз и навсегда и слушалась его машинальной руки безоговорочно. А отец —он не водит машину, нет* он просто передвигается ею — естественно, как ногами, не заду мываясь, не замечая этого. Когда-то на заднем сиденье жил неотлучно белый мохнатый Шарик, и когда отец выпрыгивал из машины, ис полняя свое председательство, они бывало засыпали все трое от ус талости: Нина, Шарик и «газик» — и спали до тех пор, пока хозяин не ворвется внутрь в своих притерпевшихся к любой обстановке штанах 17
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2