Сибирские огни, 1987, № 2

запечатлелось, а это было безжалостно. Ей-богу, он заслуживал себе хотя бы забвения. В конце концов этот укор вырос в ощущение непоправимости и ви­ ны перед ним. То есть вот эта неистребимая крепость памяти есть пре­ дательство и подлость по отношению к нему, и единственным искупле­ нием было бы вот что: перебить эту запись памяти другой, значение ко­ торой было бы компенсационным, как бы возмещающим Севке понесен­ ный урон гордости. Другими словами, чтобы покрыть его позор перед нею, ей надо еще ниже унизиться перед ним. Если хочешь что-нибудь прибавить другому, надо отнять от себя, другого способа нет. Закон со­ хранения. Себя-то ей было не жалйо. Она стерпит. Шлй дни праздника, занятий не было, общежитие язычески разнузда­ лось, витал в воздухе дурман сладких падений, гром музыки раскаты­ вался по коридорам. Двери зазывно распахивались настежь, и охотились в тесных пространствах глаза. «Эй!.. Ты с какого курса?» То ли это придало отваги, то ли сама идея была достаточно убеди­ тельна, но в шесть часов вечера, во время затишья и упадка, когда, ка­ жется, силы празднества все вышли и уж оно не поднимется — и всем становится тоскливо, как будто общее светило остыло и грозит гибель — в такой-то час у Нины достало дерзости заявить подругам: — Девочки, мне сегодня нужна комната. На всю ночь... Немая сцена. Они —второй курс. У них еще ничего подобного ни у кого... — Неслабо,—коротко оценила Маша. Остальные молчали —от стыда. Но ничего, быстро перестроились. Хотя тоже молча —от целомуд­ рия. — И вы не хотите знать, для чего мне комната? —с вызовом подняла голову Нина.—Для кого... — Не хотим,—строго пресекла Маша. — Ну как хотите... Все силы Нины ушли на этот поступок, а ведь еще нужно было до­ вести дело до конца. Назвался груздем —полезай в кузов. Она отпра­ вилась к Севке на этаж. Он, конечно, оказался дома, потому что больше ему негде было, оказываться в праздничный вечер. Нина вызвала его на­ ружу и минимально сообщила самым невзрачным голосом, не глядя в глаза, что сегодня в десять она ждет его у себя в комнате. Он задрожал от озноба, переспросил: — Ты будешь одна? — Да, одна. Праздник между тем реанимировали, он оживал и снова набирал скорость. Сева как начал трястись, так, похоже, и не останавливался до самого назначенного срока, и когда она открыла ему, впустила, он бессильно откинулся спиной на закрывшуюся дверь и затылок умостил на ее спа­ сительной тверди, а глаза так и хотели закрыться: спрятаться за веки. Нина, видя такой его полуобморок, с решимостью обняла его для ободрения, прижалась и услышала, как ухает его сердце, обрываясь на каждом ударе. И еще она нечаянно ощутила самовольное проявле­ ние природы, за которое Сева — мог бы —- умер со стыда — наглое ее, требовательное утверждение. Устрашилась было Нина, но испол­ нение задуманного требовало всех ее душевных сил — на страх про­ сто не оставалось топлива. Страхом пришлось пренебречь, как в мате­ матике бесконечно малыми величинами. Она завладела его каменной рукой и потянула внутрь комнаты. А у него не шли ноги. Он сел, окоченелый, на ее койку и боялся. Нина и сама боялась, но когда один уже начал бояться, другому остается только смелость, и эта смелость, что делать, выпадала ей. — А девочки что, все разъехались? —трясущимся голосом спро­ сил он невинно, презирая себя за приапизм. 15