Сибирские огни, 1987, № 2

ере, удерживает Мезенцева от многих благородных порывов. Когда жена жестоко выпроваживает свою названную мать, Александр Николаевич вдруг «ошалел от неожиданной и пронзительной жалости к Любови Николаевне», но тут же верх бе­ рут? другие соображения — недостойный по­ ступок жены может как-то подточить без­ упречную его репутацию. Ему давно понятна фальшь в его семей­ ных отношениях, но покончить с ложью и лицемерием его останавливает все то же свойственное ему благоразумие: «Мезенцев представил себе, как все это будет, и по­ думал о том, что благопристойная пош­ лость сложившихся отношений, вероятно, уже давно никого не удивляет и не трога­ ет, а любая попытка разрубить этот узел дает пищу для пересудов, сплетен и домы­ слов». Журналист Браіминский поведал фронто­ вому товарищу Мезенцева — Безуглову историю с разоблачением честного газетного работника как злобствующего против нашей действительности очернителя. Предложили публично выступить Мезенцеву: нашел и злобствование, и зубоскальство, и многое че­ го еще. «Сейчас, многие годы спустя, Мезен­ цев должен был в этом признаться: толь­ ко через боязнь оказаться в опале и все потерять можно было увидеть такое. Тень недавно минувшего нависла над Мезенце­ вым в тот момент. И в конечном итоге именно минувшее определило его пози­ цию». Нравственная самоуспокоенность, без­ душное отношение к людям, приспособля­ емость к любым обстоятельствам, если они не нарушают собственного душевного ком­ форта, — вот что становится в конце кон­ цов нормой поведения этого человека. Прибыл Мезенцев в город своей юности, не пропустил ни одной почетной церемо­ нии в его честь, а вот ночной звонок фрон­ тового товарища оказался некстати, не ко времени. Понимает Мезенцев трудности и сложности жизни товарища, искренне жале­ ет его, хотел бы как-то помочь, но как? Не бежать же среди ночи на встречу с ним! Потом мелькнула мысль пригласить ста­ рого товарища, кое-кого из новых знакомых в этом городке к обеду после намеченных с утра торжеств, но... «не побежишь ведь искать, бегать, тыкаться. Нехорошо. Да и отыщи пойди, — с облегчением от того, что решение определилось помимо его во­ ли, подумал Мезенцев». Так и не нашлось времени не только по­ видать, но и позвонить Зое Андреевне, всколыхнувшей в Мезенцеве какую-то не­ объяснимую тоску по иной жизни. «Что же это я делаю? — спрашивал себя Мезен­ цев. — Бегу? От собственного счастья бе­ гу. Зачем? Главное, к чему бегу?» И уже авторское слово завершает по­ весть — Мезенцев чувствовал, что «ни пе­ ределать себя, ни изменить что-либо он не мог». А. Шастин выявляет и раскрывает во мно­ гом новый тип современного характера, главное содержание которого определяет­ ся В. Трушкиным в послесловии к книге. «Душевный конформизм, — пишет исследо­ ватель, — вот что отличает прежде всею героя Шастина и что, как ни странно, по­ могает ему преуспевать». Очевидно, тип, подобный Мезенцеву, мог бы стать предметом сатирического обличе­ ния. Уместными в это случае были бы и сарказм, и резкие гиперболы, и другие ху­ дожественные средства произведений тако­ го рода. То, что А. Шастин избрал более спокой­ ную форму изобличения, развенчания сво­ его героя, мне представляется оправдан­ ным и в значительной мере усложнившим художественную задачу. Одно дело язви­ тельно высмеять какой-то порок человека, а совсем другое — спокойно сконцентриро­ вать множество по-человечески понятных качеств, поступков и сказать своему чита­ телю: «Посмотри, тщательно проанализи­ руй свои дела, свое отношение к людям, свою принципиальную позицию по отноше­ нию к тем или иным событиям, участни­ ком которых ты был, — не обнаружишь ли в себе нечто подобное Мезенцеву в тех или иных ситуациях». В. Озолин в повести «Черные утки» не спешит объявить своих героев образцом для подражания. Они ищут, нередко оши­ баясь при этом. В поисках и сам автор, от­ кровенно знакомящий читателя со своим «творческим котлом», своими накопления­ ми памяти. Это придает повести лирико­ публицистический характер. Через многие испытания провел своих ге­ роев В. Озолин в повести, пока в финаль­ ной сцене написал: «И вот уже идут они вниз по узкой портовой улочке к своему причалу — плечо к плечу, рука в руке... Высокий, устремленный к горизонту Буня- ков и плотный, упруго раздвигающий ве­ тер Дмитрий Глыга. Вот они идут рядом! ...И сторонний наблюдатель обязательно удивится, завидев их: «Смотрите! Да это же Дон Кихот и Санчо Пансо идут к мо­ рю!» Рыцари печали и радости. Ничто не сломило их убеждения, что справедливость выше угодничества и что сам тебе черт не брат, если рядом есть верный друг. ...А любовь??? Разве можно прожить без любви?.. Идите же к морю! Оно очистит вас, оно простит вас, оно поможет вам!» Строки эти дают определенное представ­ ление о стилевом своеобразии прозаиче­ ского произведения поэта. Прежде всего мы улавливаем мягкую авторскую иронию по отношению к своим героям. Они для него рыцари печали и радости, не утратив­ шие веры, но нуждающиеся в помощи и прощении. К этому следует добавить, что писатель столь же ироничен и предельно открыт в своих авторских размышлениях и описаниях. Многие образы, пронизываю­ щие повесть, приобретают символическое звучание. Ведь море, которое «очищает, прощает и помогает», не вмещается в про­ стое географическое понятие. Нельзя не сказать еще" об одном образе, пронизывающем всю повесть, больше того, давшем ей название — «Черные утки». Не успевают поздно выведенные утки стать на крыло ко времени перелета в теплые края. Так они на1зиму и остаются в суро­ вом порту, придавая ему особый колорит. Нелегко уткам здесь живется, но - без них, пропитавшихся мазутом, моряки себе и порта теперь не могут представить. «А у 165