Сибирские огни, 1987, № 2
прочему, она еще постоянно строит совхоз. Это трудное дело. Мужчине тяжело бывает, а женщине — тем более. ЧЕТВЕРТОЕ СВИДАНИЕ — Сегодня поедем на дойку, — сказала Лидия Григорьевна. — Хотите на дойку? Я, разумеется, хотел. — Ну, так прямо сейчас и поедем. Однако «прямо сейчас» не получилось. По тому что, бросив мне эти слова, Парамоно ва долго еще доругивалась с секретарем партбюро Саенко. — Да не выполним, говорю! — втолковы вал ей Алексей Тихонович. — Не сможем! (Речь шла о полугодовом плане по молоку). — Надо выполнить! — настаивала Пара монова. — Выполним! Саенко вскочил: — Вечно вы со своим оптимизмом. — А как же иначе? — воинственно рас прямила плечи Парамонова. — Оптимизмом люди живы! Саенко махнул рукой и вышел вон. Н а б л ю д е н и е : я не видел в этом ка бинете людей, разговаривающих робко. С Парамоновой не соглашаются, спорят, слу чается, на повышенных тонах. Вот и Алек сей Тихонович выскочил так, словно шапкой оземь: тьфу! разве тебе вдолбишь! Сама она, правда, тона не повышает, всегда ровная. Лидия Григорьевна, когда Саенко вышел, засокрушалась: — Это надо же так! Впервые за восемь- надцать лет план по молоку не вытягиваем! Постоянно мы с перевыполнением шли. У них вот что случилось (объясню, как су мею, как понял): когда осеменяли коров, то часть семени оказалась, видать, недоброка чественной — и на выпасах многие буренки начали перегуливать, пардон, с живыми быч ками. И теперь вот девяносто коров еше не растелились и молочка, стало быть, не дают. Наверное, кто-то в этом виноват, поскольку есть же, надо полагать, какие-то лаборатор ные способы определить доброкачествен ность семени? Но тут я, как говорится, пас — некомпетентен. Алексей Тихонович вернулся минут через пятнадцать. — Лидия Григорьевна, прибросили мы тут... В общем, если натужимся — пожалуй, выполним. — Ну вот, — повеселела Парамонова.— А то говорил... Так учти: тебе там, на дойке, и жить. Поставишь раскладушку... — Еще не хватало!.. У меня жена моло дая. Да и сам я мужик пока ничего. — Ага, ты ничего, — согласилась Парамо нова. — Так я поехал,— сказал Алексей Тихоно вич. — Давай. Мы тебя догоним. ...Через два дня я спрошу Саенко: «Как, Алексей Тихонович, выполнение?» Он отве тит: «Ни хрена не выполним — обсчитались». А стоящий рядом Федя усмехнется: «Они вчера с Лидией Григорьевной так сцепи лись—пуль да потолка». «Из-за чего, Алек 134 сей Тихонович?» Саенко замнется: «Да лад но... Это наши дела». Я стану уламывать его: «Вот клянусь— не напишу! Только рас скажи. Мне ведь понять вас надо. Жизнь вашу и дела ваши. Именно ваши. В своих я сам как-нибудь разберусь». Он так и не рас скажет: нет и нет! Ну почему это, а? Почему стесняются, бо ятся люди — нет, не сор из избы выносить — откровенно рассказывать, каким трудом (я не героический, плакатный имею в ви ду), каким потом, какой тратой нервов даются им тот же хлебушек, мясо, мо локо? Почему часто сами предпочитают, чтобы о жизни их человеческой — про стой и сложной, повседневной и необычай ной — рассказывалось не человеческим же языком, а привычным дудуканьем? Че го, кого бояться?.. Впрочем, я, кажется, до гадываюсь, кого. Свое же ближайшее окру жение: друзей своих, знакомых, земляков, воспитанных, увы, на том же дудуканье. Помню, как много лет назад написал я в «Литературной газете» в статье одной (слу чайно оговорился), что друг мой, бурятский поэт, имеет корову. Через год приезжаю — он ко мне с обидой: «Коля, зачем ты сооб щил на весь Союз, что я корову держу? На до мной здесь у нас все смеются». Смеются они, черти! (Смеялись, то есть, тогда). Как будто не знали до газетной статьи, что у не го корова есть. И что живет он не в област ном центре, а в рабочем поселке. И что у него пятеро детей. И корову свою он не на балконе держит — ради чудачества. А глав ное, как будто не знали, что он в Тмутара кани своей не только обихаживает корову, но руководит старейшим в области литера турным объединением, ведет большую про светительную работу и еще успевает писать талантливо стихи. Прошу понять меня правильно: не на хо рошего человека, Алексея Тихоновича, сер жусь — на что-то непонятное, поселившееся в нас. Льва в городской квартире держать не стыдно, а корову в райцентре — если ты при этом не крестьянин, а интеллигент или, допустим, ответственный работник, — отче го-то стыдно. И картошку сажать — тоже: «Знаете, вот про это... про картошку-то за чем? Не надо бы, а...» И рассказывать при езжему человеку, как зубатимся тут, даже по принципиальным, государственным вопро сам, ни к чему. А Иван Николаевич Нестеренко, между прочим, сказал: «Не ругается тот, кто ниче го не делает». Ладно... Это самое «только наши дела» еще не раз услышу или почувствую я здесь, в Краснозерском, и... не обжусь (чай, не девицы мы, обижаться-то), но удивлюсь и огорчусь. Не бывает «только наших дел» — эту истину очень долго внушали людям мо его поколения (а сейчас подчеркивается она с особой настойчивостью), — есть наши об щие, а значит, осмеливаюсь думать, и мои тоже. ...Рассчитывал, что в машине мы наконец отдохнем, просто поболтаем о том о сем. Но Лидия Григорьевна и здесь принялась руко водить— по рации. Кстати, позывные у них — «Цветоножка». Они все «Цветонож ки». Директор — «Цветоножка»-!, главный
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2